Становление Москвы как центра единого государства, его активное вовлечение в мировую жизнь превращало город в центр внешних связей. С середины XVI века международные контакты настолько увеличились и усложнились, что возникла необходимость в организации единой дипломатической службы, и в 1549 году был создан Посольский приказ. Ему надлежало не только вести дела, переписку, отправлять русских послов за границу и принимать в Москве иностранных посланников и торговцев, но и вырабатывать особый посольский церемониал, обустраивать на местное жилье «посольских людей». Однако сами правила дипломатических переговоров, сложились еще до начала XVI века и просуществовали без особых изменений до XVIII века.

Традиционное московское гостеприимство не оставляло равнодушным никого из многочисленных иностранных гостей, посещавших город, и каждый из них стремился оставить свидетельства о способе приема послов и обхождения с ними. Впечатления от посольских церемоний они старались фиксировать в своих путевых записках, дневниках, мемуарах Ключевский В.О. Сказания о Московском государстве. М., 1916. С. 38..

Английские дипломаты познакомились с русским посольским обычаем в середине XVI века, когда Англия стала посылать своих официальных представителей в Московское государство. Успех дипломатической миссии во многом зависел от знания иностранцами тонкостей русского посольского церемониала и точного следования заранее определенным правилам поведения, особенно во время царских приемов, обставлявшихся с особой торжественностью Прокофьева Н.Е. Русско-английские культурные связи: особенности дипломатического этикета второй половины XVI века // Вестник Новгородского государственного университета. 2000. № 16. [электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.admin.novsu.ac.ru/uni/vestnik.nsf/all/18C69FF4B0C4B463C3256AC00021480C/$file/Prokophieva.pdf (дата обращения 20.04.2012)..

Первым английским дипломатом, попавшим в Россию в 1553 г. оказался Ричард Ченслер, который выдал себя за королевского посла. Это требовало немалой смелости и решительности, так как полномочий посла он не имел. В эту первую экспедицию в русские земли англичанам пришлось действовать, полагаясь в основном на свой жизненный опыт, заменявший знание дипломатических тонкостей и уловок.

Ченслер и его спутники были приняты представителями русских властей в соответствии с посольским обычаем того времени. После того, как английские корабли пристали к устью Северной Двины, местные жители сообщили об этом в Холмогоры, где англичане были гостеприимно встречены градоначальником Феофаном Макаровым и земским судьей Филиппом Родионовым. Они же написали царю Ивану IV о прибытии англичан и отправили гонца с письмом в Москву. Англичанин отметил, что пока он вел разговоры о снабжения продовольствием своей команды, русские «…послали тайно гонца к царю, чтобы сообщить о прибытии иностранцев и вместе с тем узнать, как ему угодно поступить с ними» Ченслер Р. Книга о великом и могущественном царе России и князе Московском // Россия XVI века. Воспоминания иностранцев. Смоленск: Русич, 2003. С. 438..

Судя по данным, приведенным Л.А. Юзефовичем, упомянутая англичанином процедура, являлась важной практикой в организации дипломатической службы. По прибытию в Московию иностранных послов воеводы должны были отправить гонца ко двору государя, чтобы известить его об их приезде. Царь должен был отправить распоряжения о дальнейших действиях. Только после этой формальности иностранный дипломат мог продолжить путь к столице Юзефович Л.А. «Как в посольских обычиях ведется…» Русский посольский обычай конца XV - начала XVII вв. М.: Международные отношения, 1988. С. 61..

Из сочинения Ченслера можно сделать вывод, что прием английских послов проходил в торжественной обстановке и отличался пышностью действий: «Когда великий князь занял свое место, толмач пришел за мною во внешние покои, где сидели сто или больше дворян, все в роскошном золотом платье…» Ченслер Р. Указ. соч. С. 57.. Центральной фигурой был сам царь, наряд которого олицетворял силу и могущество власти: «…Сам великий князь сидел <…> на позолоченном сидении в длинной одежде, отделанной листовым золотом, в царской короне на голове и с жезлом из золота и хрусталя в правой руке…» Там же..

Последовательность действий во время приема была определена заранее. После представления посланников царю Ченслер вручил ему письмо английского короля, затем русский «император» задал вопрос о здоровье Эдуарда, вслед за этим англичане вручили царю свои подарки, а в конце приема иностранцы были приглашены на обед, что случалось не всегда и означало особую милость к послам: «Когда я отдал поклон и подал свои грамоты, он обратился ко мне с приветствием и спросил меня о здоровье короля, моего государя» Там же. С. 58..

На английских гостей, видимо, произвело сильное впечатление несколько подавляющее великолепие и богатство зала, где было устроено угощение, и величественность самого обеденного обряда, когда царь дарует каждому гостю хлеб и еду, называя его по имени: «Прежде чем были поданы яства, великий князь послал каждому большой ломоть хлеба…» Там же..

Стоит отметить, что церемониал встречи иностранного дипломата на границе был неодинаков и зависел от ранга дипломата, от того, откуда он прибыл и с какой целью. А сама церемония встречи посла на границе была для Москвы фактически первой возможностью продемонстрировать ту дипломатическую линию, которую она вела по отношению к тому или иному иностранному монарху. Переговоры, которые проходили с иностранными послами, могли быть менее официальны, где допускались отступления от дипломатического этикета, но уже по поведению послов во время первой аудиенции и ответным действиям государя можно было предполагать - будет ли благоприятным исход посольства Семенов И. Посольский обычай Кремля // Родина. 2009. № 11. С. 88, 89, 90..

«Честь», оказанная Ченслеру и его спутникам, была не просто проявлением гостеприимства, а символизировала дружеские взаимоотношения России и Англии; собственно, «честь» воздавалась не посланникам, но английскому королю, «брату» русского царя.

Удачная миссия предыдущего посла и прекрасные перспективы, которые открылись перед Русским государством и Англией, позволили встретить второго английского дипломата с великим почестями. Правительства обоих государств через этого посла надеялись упрочнить торговые, экономические и дипломатические контакты. В своих путевых заметках А. Дженкинсон отметил, что его и экипаж по прибытию уже ожидали и встретили с особой благосклонностью: «Русский посланник со своей свитой в большой радости сошел на берег…» Дженкинсон А. Путешествие из Лондона в Москву (1557-1558) // Иностранные путешественники в Московском государстве в XVI веке. С. 74..

В своем отчете Дженкинсон подробно описывал этот прием, с удовольствием отмечая, что он был допущен к руке царя: «25-го, в день Рождества, я был принят царем и поцеловал его руку» Там же. С. 76., а также то, что «император» сам, а не через бояр, пригласил его на обед: «Когда я поклонился царю, он собственными устами назвал меня по имени и пригласил меня к обеду» Там же. С. 77.. Обряд целования руки царя послами не всегда практиковался и должен был означать особую посольскую честь. Кроме того посол отметил, что царь назвал посла по имени и даже передал ему из своих рук чашу с вином: «… Я получил от царя из его собственных рук несколько кубков с вином медом…» Там же. С. 78.. Видимо, Дженкинсон хорошо разбирался в русских дипломатических обычаях и принимал эти знаки внимания как дань особого уважения к стране и королеве, которых он представлял.

Подобного уважения удостоился и другой английский подданный («Неизвестный англичанин»), который отметил, что каждому иностранному гостю царь передал хлеб и напитки со словами: «Царь и Вел.[икий] Князь жалует тебя сегодня хлебом», «Царь и Вел.[икий] Князь, жалует тебя питьем» Описание России Неизвестного англичанина служившего зиму 1557 - 1558 годов при царском дворе [электронный ресурс]. - Режим доступа: http://www.vashaktiv.ru/texts/n/neizv_angl.php.

Принцип взаимности позволял московским дипломатам требовать от иностранного монарха предоставление таких же знаков внимания к послу и в его лице к государю, его направившему, какой бы оказан ранее послу этого монарха в Москве, и наоборот. Нарушение таких принципов в любых церемониальных нюансах рассматривалось как демонстративный жест, свидетельствующий об изменении в ту или иную сторону отношения к послу лично, либо к государю его направившего. Русские посланники внимательно следили за исполнением этих требований и записывали в свои статейные списки все до мельчайших подробностей. Они оставляли описания аудиенций и торжественных обедов, протоколы переговоров, перечни подарков, реестры поставленного продовольствия и многое другое.

В статейном списке Федор Писемский сообщил, что его встретили с большими почестями. Естественно это делалось для того, чтобы подчеркнуть исключительность положения русского государя. Посла приветствовали самые лучшие и высокопоставленные люди Елизаветы I: «… как Федор и Неудача под скрабом из судов вышли, и тут встретил их тово городка урядник местер Пекот да с ним посадцкие лутчие люди; и розппрося у толмоча Елизара про Федора и Неудачу, дали им двор, а к воеводе того городка послали с вестию» Писемский Ф.А. Посольство Федора Писемского в Англию // Записки русских путешественников XVI - XVII веков.- М.: Современная Россия, 1988. С. 224..

Кроме того дипломат в своем статейном списке упоминал о том, что до королевского двора их доставляли на карете: «…И туто была от королевны встреча с колымагами…» Писемский Ф.А. Указ. соч. С. 242.. По английскому посольскому этикету положено было украсить шествие иностранного дипломата его въездом в карете. Возник такой обычай по причине того, что английские и русские путешественники прибывали морским путем, и у них не всегда возможность держать при себе хороших лошадей, чтобы украсить собой посольское шествие Юзефович Л.А. Указ. соч. С. 68..

Другого русского посла встретили еще более пышно и торжественно. Прием Григория Микулина отличался особой помпезностью: «А как Григорий и Ивашко вышли из судов на берег, и встретил Григория и Ивашка королевнин дворовой воевода, лорд Хаберт, Пентброк, а с ними князья, и дворяне, и дети боярские, и алдерманы, и гости на жеребцах, на конех, в наряде и золотых цепях, человек с триста; и пешие многие люди, да королевнинных дворовых людей дробантов человек со сто, с рогатинами з золотченными и з корды <…>, а на платье у дробантов шиты королевнины печати золотом» Микулин Г.И. Статейный список Г. И. Микулина // Путешествие русских послов XVI - XVII вв. Статейные списки. М.-Л.: Изд. Академия Наук СССР, 1954. С. 158.. Однако не стоит забывать, что эта «честь» воздавалась не послу, а Борису Годунову, за его покровительственное отношение к англичанам. Русскому посланнику в Англии, как и английским дипломатам в России, пришлось дожидаться пока королеву известят о его приезде: «…А мне деи поставя вас на подворье, ехати наперед вас в Лунду, чтоб деи государыне нашей, Елисавет-королевне, про ваш приезд известно было» Там же..

Послы бдительно следили и за тем, чтобы русского государя на приемах именовали «братом». Об этом непременно сообщали в статейных списках, передавая разговор, который проходил между ними и королевой Елизаветой I или ее подданными. Микулин с особым удовольствием отметил это правило, записывая послание английской королевы, переданное лордом Хабертом: «… И велела вас спросити про любительного своего брата, про великого вашего, царя и великого князя Бориса Федоровича» Там же. С. 160..

Не изменилась процедура встречи послов и в XVII веке, хотя стали появляться досадные недоразумения, ставившие под вопрос дальнейший ход переговоров. В феврале 1664 г. в Москву было отправлено посольство родственника короля графа Карлейла, однако, как свидетельствовал шотландский майор Патрик Гордон, посол простоял два дня: «Из-за ошибки гонцов, сновавших по Тверской дороге, откуда обычно прибывают послы всех стран и где с обеих сторон были расставлены иноземная и русская пехота и кавалерия <…> послу не удалось совершить въезд (в Москву), пришлось с великими неудобствами ночевать в деревеньке Прутки, что весьма его возмутило» Гордон П. Указ. соч. С. 139-140.. Посол потребовал извинений, которые русское правительство обещало удовлетворить. Как подчеркивал Гордон позже Карлайлу оказали «самый блестящий прием с обычными церемониями» Там же. С. 140..

Английские дипломаты непременно отмечали в записках о торжественности въезда в Москву, сценарий которого разрабатывался заранее дьяками Посольского приказа. Они определили день и время вступления в столицу иностранных гостей. Нередко улицы города наполнялись толпой зевак, а иностранных гостей встречали большое количество приближенных ко двору людей Юзефович Л.А. Русский дипломатический обычай // Международная жизнь. 1988. Август. С. 124..

Споры и препирательства по вопросам дипломатических обычаев возникло в ходе посольства Дж. Боуса. Въезд посла в Москву наблюдал английский купец Джером Горсей: «Как было назначено, около 9 часов в этот день улицы заполнились народом и тысячи стрельцов <…> стояли на всем пути от его двери до дворца царя» Горсей Дж. Записки о России XVI - начало XVII века. М.: МГУ, 1990. С. 82.. Однако, по свидетельству Горсея, английского посланника с самого начала не устроил прием. Ему не понравилась лошадь, присланная ему царем: «...Он был недоволен тем, что его конь хуже, чем у князя, отказался ехать верхом и отправился пешком, сопровождаемый своими слугами…» Там же.. Ему показалось, что «иноходец не так хорош, как конь под встречавшим его князем И.В. Сицким» Там же..

С момента встречи иностранные послы переходили на полное государственное обеспечение продовольствием и пожалованиями. Отказ от отдельных разновидностей продовольствия мог привести к негодованию царской особы и нарушению посольского обычая Юзефович Л.А. Указ. соч. С. 80, 84.. Английские дипломаты и русские послы также не могли оставить это без внимания. Хотя не всегда в своих отчетах послы объективно освещали данный обычай. Из-за того, что переговоры Боуса продвигались плохо, и он не мог добиться поставленных перед ним задач, он стремился всячески опорочить русское правительство в глазах английской королевы. А надменность и строптивость посланника стали причиной нарушения русского посольского обычая. Как отмечал Дж. Горсей, посол жаловался на то, что ему давали плохой корм: «Король (the Kinge), чествовал посла; большие пожалования делались ему ежедневно продовольствием; все это ему позволялось, но однако, ничто его не удовлетворяло, и это вызывало недовольство» Горсей Дж. Указ. соч. С. 84..

Английское правительство также старалось обеспечить русских послов продовольствием. Писемский записал, что «…и как ему про Федора и про Неудачю сказали, и он велел дать двор и корм» Писемский Ф.А. Указ. соч. С. 225..

Еще одной отличительной особенностью посольского обычая было то, что иностранные дипломаты непременно привозили подарки («поминки») и получали их взамен. Дары означали знак особого расположения царских особ друг к другу. Помимо ценных вещей в список «поминок» часто входили ценные птицы и породы животных Семенов И. «Живые поминки. Охотничьи подарки в посольском обычае Кремля // Родина. 2008. №9. С. 113..

С особой гордостью Дж. Горосей повествовал о подарках, которые он преподнес от Елизаветы I Федору Ивановичу, когда тот вступил на русский престол: «[Первым шел] прекрасный белый бык, весь в природных черных пятнах, его зоб висел до самых колен, у него были поддельно позолоченные рога и ошейник из зеленого бархата, украшенным красным шнурком <…> Двенадцать псарей провели двенадцать огромных бульдогов, украшенных бантами, ошейниками и проч., затем привезли двух львов в клетках…» Горсей Дж. Указ. соч. С. 103.. Наличие таких богатых подарков говорило об особом расположении к русскому государю и желании сохранить прежние дружеские отношения между Россией и Англией.

По свидетельству Дж. Горсея, вернувшегося из Москвы в 1586 г. и привезшего драгоценные подарки от Федора Ивановича и Бориса Годунова: «Королева смотрела из окна на двух белых кречетов, свору собак, ловчих соколов и на двух ястребов; она приказала лорду Кемберленду и сэру Генри Ли заботиться и хорошо ухаживать за ними. Ее величество указала в окно и сказала, что это действительно редкий и настоящий царский подарок» Там же. С.113.

Русские посланники, отправляясь с дипломатическими миссиями, также брали с собой дары для английской королевы не только от царствующей особы, но и от себя лично. Ф. Писемский отмечал: «… Федор и Неудача явили королевне от себя поминков: Федор сорок соболей, да пару соболей, а Неудача сорок соболе, да толмач Роман Бекман пару соболей» Писемский Ф.А. С. 233.. Поминки русских государей в Европу отсылались мехами, а чаще всего соболями. Иногда отсылали кречетов и соколов, еще реже - детали конского убранства, преимущественно восточной работы Юзефович Л.А. Указ. соч. С. 47.. Подношение английской королеве встречаем и в статейном списке Г. Микулина: «И после того Григорий явил королевне сорок соболей да две пар» Микулин Г.И. Указ. соч. С. 167..

Первым, кто позволил себе нарушить этот обычай, стал Дж. Боус. 12 августа 1583 г., едва вступив на палубу английского корабля, дипломат избавился от царских грамоты и подарков («поминки» предназначались королеве и состояли из соболиных мехов): «Когда он прибыл в бухту св. Николая и погрузился на корабль, он [дал волю] несдержанности, грубости в адрес того дворянина, который его провожал, изрезал всех соболей и порвал письма в клочья, наговорил много высокомерных слов в адрес царя и его совета» Горсей Дж. Указ. соч. С. 90..

В XVII веке в царствование Алексея Михайловича произошел подобный схожий случай. Посол Карлейль, раздосадованный исходом переговоров с русским царем, покинул Москву ни с чем. Его гнев был настолько велик, что он, по свидетельству Гордона, даже отказался от подарка - соболей, заявив, что «ему не пристало извлекать никакой выгоды для себя, ибо в деле своего повелителя, ради коего явился, он не получил удовлетворения» Гордон П. Указ. соч.. С. 146..

Охота еще один элемент посольского обычая, который использовался в различных дипломатических целях, либо с целью продемонстрировать послу благорасположение принимающей стороны, либо, наоборот, для создания предлога для уклонения от общения с нежелательным послом, везшим неприятные вести или предложения. К XVII в. охота все прочнее входит в обиход церемониального общения московского правительства с приезжими дипломатами. Позднее охота с участием послов стала организовываться не царем, а его приближенными боярами и даже провинциальными воеводами Семенов И. «Оленей бити и зайцев травити» // Родина. 2008. № 8. С. 129, 130..

Первое упоминание об охоте содержится в записях Дж. Горсея. Английского посланника на охоту вблизи Москвы пригласил Борис Годунов. При выезде за Кремлевскую стену их окружала небольшая группа сокольников и слуг, а вблизи ехало «еще около пятисот всадников из молодой знати и придворных, якобы для оказания ему почестей» и с тем, чтобы полюбоваться на любимую царскую забаву - охоту кречетов на журавлей, цапель и диких лебедей»Горсей Дж. Указ. соч. С. 102.

В статейных списках русских послов всего несколько раз упоминается о приглашении от зарубежных монархов принять участие в королевской охоте. Английская королева Елизавета I обычно приглашала русских послов на охоту «в свои заповедные островы оленей бити и зацев травити». Ф. Писемский первый, кого пригласили принять участие в этой забаве: «Королева вас жалует любячи брата своего а вашего государя, и хотя с ним добрые дела; а то де и мы ведаем, что у васнечил говейно: вы мяса не едите, него де мы мясо едим; а не поехати де вами с нами, и королевне бу за вас досадно» Писемский Ф. Статейный список Ф. Писемского // Путешествие русских послов XVI - XVII вв. Статейные списки. - Москва-Ленинград: Изд. Академия Наук СССР, 1954.С. 119..

Подобного же приглашения удостоился дворянин Григорий Микулин. Встречавший их королевский ловчий, сославшись на приказ Елизаветы, говорил: «Государыня велела вас тешить в своих заповедных островеях. Где сама тешитца; а в те деи островы нихто не въезжает, ни князи, ни бояре, и иных государств послы и посланники; а то де королевна делает, любя брата своего, великого государя вашего, а вас жалуючи» Микулин Г. Указ. соч. С. 197..

Подводя итоги, можно с уверенностью сказать, что русской дипломатической практике XVI - XVII вв. была свойственна строгость в отстаивании посольских норм. Всякое правило этикета отражало заботу о престиже государства и служило охранению «государевой» чести. Русские дипломаты упорно отстаивали право придерживаться собственного посольского «чина», заставляя иностранцев выполнять все положенные церемонии. Англичанам, относившимся к посольскому церемониалу значительно проще, было трудно привыкнуть к строгим русским правилам, которые казались им унизительными и ненужными. Но при этом английские дипломаты сами часто вступали в споры по поводу этикета, в упорстве не уступая русским. Кроме того правители использовали во внешнеполитических целях охоту и природные дары, которые служили знаками царского внимания.

ПОСОЛЬСКИЙ ОБРЯД

Дипломатический этикет и порядок внешнеполитических сношений в Русском государстве в 16-17 вв.

П. о. стал складываться при Иване III и окончательно оформился в 16 в. В основу П. о. было положено понятие "государевой чести", т. е. достоинства Русского государства. "Государева честь" выражалась в правильном наименовании и титуловании царя, в предоставлении его послам первого места и т. п. Сношения с иностранными государствами велись через "послов великих", "лёгких послов" - посланников и "гонцов" - в зависимости от важности и цели посольства, а иногда и от отдалённости места назначения. Послы действовали на основании получаемых из Посольского приказа (см.) детальных наказов; ничего решать самостоятельно без сношений с Москвой они не могли. По возвращении из посольства послы представляли в Посольский приказ подробные отчёты в виде дневников (т. н. статейные списки).

При приезде иностранных послов в Русское государство их встречал на границе пристав, назначавшийся воеводой пограничного города для сопровождения их и снабжения в пути продовольствием, которое, по старинному русскому обычаю, выдавалось им за счёт казны. За несколько вёрст до Москвы послы останавливались в ожидании разрешения на въезд в столицу; в назначенный день им присылались из царской конюшни кареты и верховые лошади. Въезд в город происходил с большой торжественностью и привлекал большое стечение народа; на всём пути стояли войска. Для размещения иностранных послов в Москве в 17 в. был устроен Посольский двор; кроме того, имелись (в некоторых случаях ещё в 16 в.) отдельные дворы для литовских, татарских, украинских послов. Послы содержались под строжайшим наблюдением во избежание шпионажа с их стороны; при них состояли всё время приставы. Выезд на аудиенцию происходил с ещё большей пышностью, чем въезд в Москву. Послы сходили на некотором расстоянии от Красного крыльца; на лестнице и в дворцовых покоях стояли дворяне, дьяки и купцы в "золотном платье". Послов встречали назначенные к тому бояре. Царь принимал, сидя на престоле, "в большом наряде", т. е. в кафтане из золотой парчи, в "шапке Мономаха", со скипетром в руке, иногда с "царским яблоком" ("державой") - в другой. Перед ним стояли рынды, т. е. молодые придворные в белых кафтанах с серебряными топориками в руках; вдоль стен сидели бояре; посла "являл", т. е. представлял, один из окольничих. После обмена взаимными приветствиями посол вручал "верющую" (верительную) грамоту, которую принимал посольский дьяк. Затем посол и его свита допускались к целованию царской руки, после чего царь тут же обмывал руку из серебряного рукомойника. Целование руки было привилегией христианских послов; мусульманским послам царь клал руку на голову. По окончании этой церемонии послам ставили скамейку против престола. Посидев немного, они в краткой речи излагали цель посольства и "являли" подарки, присланные царю. В день аудиенции полагалось приглашать послов на обед в присутствии царя, во дворце, или же присылать царское угощение к ним на Посольский двор. Через несколько дней намечалась более скромная, деловая аудиенция, после которой в "ответной палате" они встречались с лицами, назначенными быть "в ответе", т. е. вести переговоры.

Перед отъездом имела место прощальная аудиенция.

Договоры скреплялись присягой, целованием креста и приложением печати; подписывание договора царём было не принято. П. о. в таком виде просуществовал до Петра I.

Дипломатический словарь. - М.: Государственное издательство политической литературы . А. Я. Вышинский, С. А. Лозовский . 1948 .

Смотреть что такое "ПОСОЛЬСКИЙ ОБРЯД" в других словарях:

- — царь и великий князь всея Руси, старший сын великого князя Василия??? Иоанновича и второй супруги его Елены Васильевны, урожденной княжны Глинской, род. 25 августа 1530 г., вступил на великокняжеский престол 4 декабря 1533 г., венчан на… …

- (Швартц) академик исторической живописи. Родился 22 го сентября 1838 г. в г. Курске и детские годы своей жизни провел на Кавказе, где отец его, ген. лейт. Григорий Ефимович Ш. (см.), предки которого были датчане, был начальником Джаро… … Большая биографическая энциклопедия Православная энциклопедия

АРМЯНСКАЯ АПОСТОЛЬСКАЯ ЦЕРКОВЬ - [Полное название Армянская Святая Апостольская Православная Церковь; арм. (?)այյռց Սռւրբ Ա(?)աղելակաճ Ուղղա(?)ա(?) Եկեղեցի], Церковь арм. народа, одна из древнейших в истории христианства. Принадлежит к семье Древних Восточных Православных… … Православная энциклопедия

Libmonster ID: RU-14324

В 1563 г. русскому послу Афанасию Нагому, отправлявшемуся в Крым с дипломатической миссией, дано было странное предписание. Он должен был "беречь накрепко", чтобы хан ни в коем случае не приложил к грамоте с текстом договора "алого нишана", то есть красной печати. Если же настоять на этом окажется невозможно, то послу приказывалось грамоту с такой печатью не брать, "дела не делать" и немедленно возвращаться в Москву 1 . Поражает несопоставимость мелкой канцелярской формальности и неожиданно значительных последствий, которые могло повлечь за собой ее нарушение. В глазах тогдашних политических деятелей цвет печати на дипломатическом документе иногда важнее его содержания. Он настолько важен, что перевешивает все путевые издержки, все бесчисленные поминки хану, его родственникам и вельможам, все тяготы долгого степного пути к грозному крымскому владыке.

Но это загадочное на первый взгляд обстоятельство становится вполне объяснимым, если вспомнить, что на Руси XVI в. красновосковыми печатями скреплялись царские жалованные грамоты, и "алый нишан" на тексте договора облекал этот договор в форму жалованной грамоты, декларируя тем самым свободную волю при его заключении лишь одной стороны - крымской. В подобной форме заключались договоры лишь между суверенными монархами и теми правителями, которые, по крайней мере номинально, признавали свою зависимость. По стереотипам жалованных грамот составлялись, например, договоры Василия III с магистром Пруссии, поскольку последний считался вассалом ("голдовником") германского императора 2 . И красная печать на тексте русско-крымского договора представлялась московским дипломатам совершенно невозможной, потому что в XVI в. в Крыму заявляли претензии на политическое наследие распавшейся Золотой Орды, и крымские ханы всячески пытались, хотя бы внешне, возродить былое зависимое положение русских государей. Титул хана в дипломатических документах всегда писался первым, и чаша с медом или вином выпивалась за его здоровье в первую очередь. Однако если по этим поводам между Москвой и Бахчисараем никогда не возникало никаких существенных разногласий, то любые попытки крымской стороны декларировать не просто неравноправие, но политическую зависимость Москвы встречали жесткое противодействие.

При следовании русских послов на прием к хану крымские вельможи часто бросали под ноги послам свои посохи и требовали плату за право их переступить. В наказах русским посольствам предписывалось ни при каких обстоятельствах "посошную пошлину" не платить и в крайнем случае возвращаться назад, не повидав хана. Даже когда в отчетах русских послов ничего уже не сообщалось о попытках возродить этот полузабытый обычай, призрак его продолжал тревожить умы в Москве, и предостережения по этому поводу следовали с впечатляющим постоянством. Эта принципиальная твердость была, очевидно, вызвана тем, что выплата "посошной пошлины" символизировала зависимое положение посла. В 1516 г., когда русский посол в Крыму Иван Мамонов отказался уплатить ее, ему говорили: "Пошлины на тебе царь не велит взять, а ты молви хоти одно то: царево слово на голове держу". Мамонов на это отвечал: "Хоти мне будет без языка быти, а того никако же не молвлю!" 3 . Значение формулы "держати слово на голове" очевидно: она выражает признание

1 ЦГАДА, Дела Крымские, кн. 10, лл. 89 об. - 90.

2 "Сборник" Русского исторического общества (далее - Сб. РИО), т. 53, 1887, стр. 20 - 21.

3 Сб. РИО, т. 95, 1895, стр. 280.

вассалитета. Так, в 1588 г. один из кабардинских князей писал Федору Ивановичу: "Отец мой мне приказывал слово твое на голове держати и тебе служити" 4 . Интересно в этой связи вспомнить и известное требование хана Большой Орды Ахмата, предъявленное им Ивану III, чтобы великий князь "у колпака верх вогнув, ходил". К. В. Базилевич объяснял это "тем особым значением, которое у монголо-тюркских народов придавалось головным уборам в качестве символа вассалитета или подданства" 5 .

В средние века степень идентификации посла и отправившего его государя была исключительно высока. "Всяк посланник государя своего лице образ носит", - говорили С. Герберштейну русские бояре 6 . Требование, предъявленное Мамонову, должно было продемонстрировать не просто унижение самого посла, но и политическую зависимость его государя. За цветом печати или брошенными на землю посохами крымских мурз скрывались, таким образом, коренные вопросы взаимоотношений двух государств, вопросы их взаимного престижа и государственной идеологии. В каждом элементе посольского обычая, будь то прием в царском дворце, торжественный обед или оформление дипломатического документа, находили отражение идеология и социальная психология высших слоев феодального общества.

Нормы, регулировавшие внешнюю сторону дипломатических сношений, складывались под воздействием династических преданий и местнических установок, претензий Москвы на роль "единственной истинно христианской" державы и воспоминаний о былой унизительной зависимости от ханов. В этих нормах воплотились, причудливо смешавшись, конкретные задачи внешней политики и средневековые представления об идеальном государстве вообще. Создававшийся в течение нескольких столетий посольский обычай Российского государства вобрал в себя многие черты придворных церемониалов и дипломатических норм удельной Руси, Польско-Литовского государства, стран Западной Европы, Византии, татарских ханств, а также некоторые элементы народной бытовой обрядности. Но все эти компоненты получили в нем новую окраску, трансформировались прямо или подверглись переосмыслению, внешне оставаясь неизменными, и в результате сложились в систему глубоко самобытную.

Это было обусловлено прежде всего особенностями развития русского общества конца XV и XVI вв., особенностями выдвижения Российского государства на международную политическую арену. Начало активных международных связей Москвы приходится на эпоху Ивана III, "мстителя неправдам", как называли его затем русские дипломаты времен Ивана Грозного. На Западе Российское государство, только что сбросившее золотоордынское иго, сразу же выступило в качестве равноправного политического и дипломатического партнера. Груз мертвых традиций недавнего прошлого не отягощал отношений, рожденных новой ситуацией. И это новое положение государства в годы правления Ивана III и его ближайших преемников потребовало, естественно, и: новых форм государственной обрядности, утверждающих данное положение. Одной из таких форм явился русский посольский обычай.

Организация внешних сношений Российского государства была неотделима от заботы о его международном престиже. Но забота эта по-разному проявлялась в отношениях с Крымским ханством, с одной стороны, и другими государствами Востока и Запада - с другой. Демонстрируя в Европе величие и изначально суверенный характер своей власти, русские государи в то же время избегали подобных акцентов в отношениях с Крымом, где предшествующие страницы русской истории были слишком хорошо известны. Это обусловило меньшую пышность русско-крымского посольского обычая в целом и отличия его от русско-европейского. Если в первом было главным подчеркнуть независимое положение русских государей, а забота об их престиже не являлась задачей первоочередной важности, то во втором она была поставлена во главу угла всей внешней стороны дипломатических сношений. Официальная идеология диктовала формы государственного быта, которые на этом ос-

4 С. А. Белокуров. Сношения России с Кавказом. Вып. I: 1578 - 1613 гг. (далее - СРК). "Чтения в Обществе истории и древностей российских" (далее - ЧОИДР), 1888, кн. 3, стр. 64.

5 К. В. Базилевич. Внешняя политика Русского централизованного государства (вторая половина XV века). М. 1952, стр. 166.

6 Сб. РИО, т. 35, 1882, стр. 515.

новации могут быть не только истолкованы, но и реконструированы. Так, хотя русско-ордынские посольские книги не сохранились, можно с достаточной уверенностью сказать, что красная печать на тексте дипломатических договоров, "посошная пошлина", первая чаша на торжественных обедах в честь золотоордынских владык и прочие унизительные для достоинства великих князей нормы посольского обычая применялись в сношениях и с Золотой и с Большой Ордой.

В отношениях с Западной Европой подчеркнутая забота о престиже вызвала к жизни строго соблюдавшийся принцип иерархии сношений. Согласно ему, они могли осуществляться лишь на параллельных уровнях власти: царь мог принимать послов и получать грамоты исключительно от самих монархов, да и то не от всех. Так, шведские короли, которых Иван Грозный не признавал "братьями", то есть равноправными государями, ставя им в упрек, что предки их "животиною торговали", - должны были сноситься с царем через новгородских наместников. В то же время он мог получать грамоты не только непосредственно от хана, но от его вельмож, родственников, даже ханских жен и принимал в Москве их представителей, что было совершенно недопустимо в отношениях с Европой. Однако и на одном иерархическом уровне престижность зависела от очередности отправления посольства. Более почетным считалось первоначальное прибытие иностранных послов, особенно в тех случаях, когда речь шла о подписании мирного договора. В 1581 г. русские утверждали, что такой порядок в отношениях с Литвой берет "почин от великого государя, великого князя Дмитрия Донского и от Олгерда короля" 7 . Направить послов первому - значило встать в положение просителя, признать себя побежденным.

Вследствие подобных истолкований обмен посольствами мог заменяться съездами на границе. Однако и на съездах вставала проблема очередности, хотя и в меньшем масштабе. Начинались бесконечные "спорования" о месте переговоров, поскольку каждая сторона предлагала для этой цели свой шатер. В 1616 г. на Дедеринском съезде один конец стола для заседаний находился в русском шатре, а другой - в шведском, причем русские настояли, чтобы в их шатре помещались две трети стола. Сдвинутые вплотную шатры были обращены "вервями" в противоположные стороны, поскольку делегации должны были прибыть с разных сторон. Вначале все сели на свои места, потом раздернули занавес, и тут послы впервые увидели друг друга 8 .

Но посольские съезды были все же явлением относительно редким. В Восточной Европе в XV - XVII вв. тип посла-резидента практически не был известен, и целиком господствовала старая, окказиональная дипломатия, когда государства периодически обменивались посольствами "по случаю". Причем задолго до того, как послы въезжали в царскую резиденцию или переступали порог приемной палаты, они уже начинали испытывать на себе воздействие норм русского посольского обычая.

На "рубеже" послов встречали русские приставы. "Приставы - это наши церемониймейстеры", - писал о них австрийский дипломат Д. Бухау, посетивший Россию в 1575 году 9 . По дороге до Москвы приставы главным образом обеспечивали охрану, снабжение и ночлег послов. Скорость движения посольств зависела прежде всего от темпов заготовки продовольственных припасов. Но иногда послов задерживали либо торопили по политическим соображениям. Само присутствие в Москве одного посольства могло быть использовано для демонстрации другому могущества русских государей. Поэтому, например, в 1590 г. приставу при грузинском посольстве велено было "ехати спешно, чтобы грузинским послом быти у него, государя, при литовских послех" 10 .

Еще в дороге Российское государство должно было предстать перед иностранцами в самом выгодном свете. Г. Штаден писал, что послов к месту аудиенции везут по густо заселенным областям, дабы они не заметили, как запустела страна 11 .

7 ЦГАДА, Дела Польские, кн. 15, л. 266.

8 Сб. РИО, т. 24, 1878, стр. 209.

9 Д. Принц фон Бухов. Начало и возвышение Московии. ЧОИДР, 1876, кн. 4, стр. 55.

10 СРК, стр. 222.

11 Г. Штаден. О Москве Ивана Грозного (записки немца-опричника). Л. 1925. стр. 124.

С третьей четверти XVI в. входит в обыкновение провозить послов через города, переполненные разодетыми дворянами и детьми боярскими. Когда английский посол Р. Ли в 1601 г. должен был проехать через Псков, туда приказано было собрать всех детей боярских, живших в радиусе 20 верст от города 12 . Это имело целью представить Россию государством многолюдным, богатым и процветающим. Недаром во время страшного голода первых лет XVII в., когда тысячи нищих и убогих бродили по дорогам, приставам строго предписывалось не подпускать их близко к посольским станам.

Вступая на русскую территорию, послы полностью переходили на государственное обеспечение. Особенно большое значение придавалось продовольственному снабжению - "корму". Посол был гостем государя, и съестные припасы выдавались ему натурой и обязательно от царского имени. Прикупать добавочное продовольствие считалось "непригожим". Датский посол Я. Ульфельд (1575 г.) рассказывал о жестоком наказании некоего псковича, продавшего немного молока посольским слугам 13 . Количество и ассортимент корма обладали определенной семантикой: ими выражалось расположение государя к послам и поощрялись достигнутые соглашения. Но они же могли явиться средством наказания, инструментом воздействия на послов. Если папскому послу А. Носсевино (1581 г.) давались даже "пряные зелья", то литовским послам, нарушившим в 1563 г. порядок въезда в столицу, приказано было предоставлять съестных припасов "только б им мало мочно сытым быти" 14 . За отказ титуловать Ивана IV "царем" послов лишали особого "почестного корма" или убавляли количество продовольствия вдвое. Австрийский посланник И. Гофман отметил, что ему в аналогичной ситуации два дня не давали ни пищи, ни воды 15 . Впрочем, полное лишение "корма" являлось нарушением обычая, что было недопустимо, поскольку бросало тень не только на послов, но и на самого государя.

В Москве послов помещали на особых подворьях и охраняли чрезвычайно строго. Особенно "берегли" литовские посольства, что было вызвано опасениями шпионажа ввиду постоянной напряженности отношений с Польско- Литовским государством. В 1517 г. литовские послы жаловались Герберштейну, что "как зверей в пустыне, так их стерегут" 16 . Подворье ограждалось тыном. Входы на ночь замыкались решетками. Один из приставов и несколько десятков его людей находились на подворье "безотступно", сменяясь каждые сутки. Сторожей и решеточников меняли раз в неделю. По ночам наряды патрулировали вокруг посольского двора "обходною" улицей. Никто из послов и их свиты не имел права выходить с подворья. Никому не разрешалось с ними разговаривать. Сделавших такую попытку хватали и доставляли в Посольский приказ. Даже поить лошадей послы должны были из колодца, и лишь в случае крайнего возмущения разрешалось водить их на реку. Зимой там устраивали "прорубь великую особную", к которой никого, кроме посольских служебников, не подпускали.

Посольства других государств охранялись менее тщательно. Однако и их не выпускали с подворья до первой аудиенции у царя. Австрийский посол С. Какаш (1602 г.) верно подметил, что строгая охрана послов связана с опасением "умалить достоинство великого князя, если кто другой станет говорить с присланными к нему" 17 . Посол прибывал к государю и именно перед ним должен был предстать в первую очередь. Отсутствие послам "поволности" до первой аудиенции было, по сути дела, средством отстаивания права первого визита. Окончательно это обыкновение применительно ко всем, в том числе и польско-литовским послам, утвердилось лишь в XVII веке.

12 Сб. РИО, т. 38, 1883, стр. 408.

13 "Путешествие в Россию датского посланника Якова Ульфельда в 1575 г.". ЧОИДР, 1883, кн. 2, стр. 11.

14 Сб. РИО, т. 71, 1892, стр. 195.

15 Ю. К. Мадиссон. Посольство И. Гофмана в Ливонию и Русское государство в 1559 - 1560 гг. "Исторический архив", 1957, N 6, стр. 135.

16 "Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными" (далее - ПДС). Т. 1. СПБ. 1851, стб. 253.

17 Какаши Тектандер. Путешествие в Персию через Московию в 1602 - 1603 гг. ЧОКДР, 1896, кн. 3, стр. 12.

Особенно ярко забота о престиже русских государей проявлялась в различного рода посольских церемониалах, как придворных, так и протекавших за стенами царского дворца. При въезде послов в столицу им устраивались "встречи": представление новых приставов и передача церемониальных приветствий от государя. При сближении послы и "встречники" должны были сойти с лошадей. Разгорались жаркие споры о том, кому следует сделать это первым, и если ни одной стороне не удавалось обмануть другую притворным намерением спешиться, то все сходили с лошадей одновременно. Речи "встречников", немногословные в начале XVI в., постепенно разрастались, и в 1604 г. русский боярин читал приветствие (по выражению английского посла Т. Смита) но листу, "как великовозрастный ученик, которому стыдно заучивать наизусть" 18 . "Честь", оказываемая послу при "встрече", была прямо пропорциональна расстоянию ее от города. Например, шведских послов встречали в трех верстах от Новгорода, а русских - в пяти верстах от Стокгольма. Равное расстояние было невозможно, поскольку шведские короли не считались "братьями" русским государям. И под Москвой "встречи" шведам устраивались ближе к городу, чем послам других государств. Если литовских послов встречали от "посадцких домов с перестрел", то шведских - "от посадцких домов сажень десеть или пятнадцать".

Для въезда в город и следования на аудиенцию послам предоставлялись лошади, которые затем отбирались. Лошади были в роскошном убранстве - с ЗОЛОТЫМИ нашейниками и поводьями в виде позолоченных через звено серебряных цепочек. Такие же цепочки привешивались иногда к копытам коней. Послам литовским и татарским лошади не присылались, и те прибывали на своих, причем достаточно хороших для того, чтобы украсить процессию и послужить тем самым "чести" государя. У английского посла Ли были больны ноги, и он просил разрешения въехать в Москву не верхом, а в собственном возке. Но ему не только отказали в этом, а и не позволили даже заменить на присланном коне седло 19 . Посол, по-видимому, хотел ехать в седле европейского типа, у которого, в отличие от русских и татарских седел, высокая задняя лука подпирала спину всадника. Отказ сесть на присланного коня или воспользоваться его убранством был равнозначен отвержению царской милости. А милость эта проявлялась всенародно. Недаром когда в 1597 г. тяжело больной австрийский посол А. Дон все-таки добился разрешения въезжать в столицу в карете, то приготовленного для него коня вели впереди кареты 20 .

Самый въезд посольского поезда в столицу и следование его на аудиенцию обставлялись с поражавшей иностранцев пышностью. Улицы, по которым проезжало посольство, заполняли толпы москвичей. Женщины наряжались и румянились, как на праздник. Закрывались все лавки и мастерские. Продавцов и покупателей гнали прочь с Красной площади. Один путешественник начала XVII в. полагал даже все это за величайшее благо для русских, поскольку они, по его мнению, не стесняются работать во все остальные праздники 21 . С третьей четверти XVI в. улицы начинают декорироваться четкими рядами вооруженных стрельцов. В 1586 г., например, стрельцы стояли "по пожару", смягчая неприглядность зрелища обгорелых развалин 22 . Уже Герберштейн правильно понимал назначение всего этого многолюдства - "показать чужестранцам могущество князя, а такими посольствами от иностранных государей явить всем его величие" 23 . Послы в Москве оценивались не только как носители определенных деловых обязанностей, но и как инструмент, с помощью которого народу наглядно демонстрировалось величие царской власти. Чем выше ранг дипломата, тем торжественнее обставлялось следование его во дворец. В 1598 г., когда на престол только что был избран Борис Годунов, австрийскому гонцу М. Шиле было предложено назваться не гонцом, а послом. "Все это делается, - отметил Шиле, - ради

18 "Сэра Томаса Смита путешествие и пребывание в России". СПБ. 1893, стр. 28.

19 Сб. РИО, т. 38, стр. 395 - 396.

20 ПДС, т. 2, 1852, стр. 469.

21 "Путешествие персидского посольства через Россию от Астрахани до Архангельска в 1599 - 1600 г. (Из рассказов Хуана Персидского)". ЧОИДР, 1899, кн. 1, стр. 13.

22 . ЦГАДА, Дела Польские, кн. 17, л. 27.

23 С. Герберштейн. Записки о Московии. СПБ. 1866, стр. 188.

большего стечения народа в почет великому князю" 24 . Не случайно аудиенция Шиле была приурочена к празднованию победы над сибирскими татарами, когда по всей Москве три дня звонили колокола. Всеми этими мероприятиями нагнеталась атмосфера праздника, призванного освятить вступление на престол нового государя.

Въехав в Кремль, послы должны были спешиться на некотором расстоянии от дворцовых лестниц. Литовские послы, считая это "безчестьем", пытались, иногда даже силой, пробиться верхом или в санях к самым ступеням, из-за чего перед царскими палатами вспыхивали жестокие потасовки с применением кнутов и батогов. В приемную палату послы входили двумя путями. Один, более длинный, вел через лестницу и паперть Благовещенского собора, другой - через Среднюю лестницу и Красное крыльцо. Первым шли обычно посланцы христианских государей, вторым - мусульманских. Один датчанин в середине XVII в. писал, будто по Средней лестнице, имевшей всего девять ступеней, "язычники и турки" проводятся для того, "чтобы показать им, собакам, кратчайший путь" 25 . Скорее, однако, это было связано с нежеланием проводить мусульман по соборной паперти. Возможно, что какую-то роль сыграло здесь и то, что цифра 9 считалась у тюркских народов счастливой (подарки на мусульманском Востоке должны были подноситься "в девяти статьях"). Если в отдельных случаях по Средней лестнице проводили христианских послов, это являлось знаком нерасположения к ним со стороны царя.

Важную роль в системе придворного церемониала играли "встречи", отличные по форме и по функциям от "встреч" перед посадом. Их количество колебалось в зависимости от оказываемой посольству "чести", но обычно не превышало трех. Ранг "встречников" повышался по мере приближения послов к дверям приемной палаты, что символизировало подъем по ступеням придворной иерархии и постепенное приближение к государю. Место аудиенции внутри дворца никак не зависело ни от политической обстановки, ни от расположения царя к послам, но важен был прием именно во дворце. Когда Елизавета Английская в 1584 г. беседовала с русским гонцом в саду, это вызвало недовольство в Москве. Королеве пришлось оправдываться, что у нее "огород честной, прохладной", и в нем "нет ни луку, ни чесноку" 26 .

Царский престол стоял с восточной стороны приемной палаты, недалеко от "красного угла" с иконами богоматери и св. Николая. Так же располагался императорский престол в Магнавре, приемной зале византийских императоров. Престол польского короля находился у стены в центре палаты. Трон царя был приподнят над полом на несколько ступеней, образовывавших так называемый "маестат". Уже при Василии III рядом с этими ступенями стояли рынды с топориками, положенными на плечи лезвиями вверх и остриями к залу. Обычно их было четверо, а на менее торжественных приемах - двое. У трона Лжедмитрия I, который всеми способами подчеркивал законность своего восшествия на престол, кроме рынд с топориками стояли еще двое: один с обнаженным мечом, другой-с державой или скипетром. Присутствие вооруженной охраны было удивительно для европейцев тем более, что послы должны были представляться без оружия. Бояре так объясняли Поссевино символический характер этого обыкновения: "Оружники около государей стоят - то государей: чин да и гроза" 27 . Рынды были символом величия и могущества русских государей, и именно поэтому вплоть до конца XVI в. о них не упоминается па приемах крымских послов.

Некоторые иностранцы писали в начале XVII в. о стоявшей рядом с престолом особой пирамиде для знаков царской власти. А Иван Грозный часто вместо этих символов не расставался на посольских приемах со своим любимым посохом из слоновой кости. В 1579 г. на приеме литовского гонца "с левую руку у государя стоял индрогов посох в златом месте" 28 . Справа от царя сидел наследник престола, символизируя собой будущность династии. Возле трона стояли наиболее близкие государю

24 "Донесение о поездке в Москву придворного римского императора Михаила Шиле в 1598 г ". ЧОИДР, 1875, кн. 2, стр. 4 - 5.

25 "Два сватовства иноземных принцев к русским великим княжнам в XVII столетии". ЧОИДР, 1867, кн. 4, стр. 9.

26 Сб. РИО, т. 38, стр. 171.

27 ПДС, т. 10, 1871, стб. 224.

28 ЦГАДА, Дела Польские, кн. 10, л. 507 об.

лица. Посольские дьяки размещались на одном уровне с рындами. Всесильный временщик Годунов вставал рядом с тронем Федора Ивановича, выше рынд, а иногда даже держал "царского чину яблоко золотое".

Русские государи стремились подавить иностранцев также роскошью своего одеяния. Они восседали на троне в "саженых", то есть усаженных золотом и самоцветами шубах, в таких же шапках и с золотыми цепями на груди. Это убранство отдельными деталями напоминало послам-католикам одеяние римского папы. Почти столь же пышно одевались присутствовавшие на приеме бояре. В одном наказе времени Василия III им предписывалось быть одетыми так, "чтобы видети их было цветно" 29 . "Болшее" царское платье было неимоверно тяжелым. Если Иван Грозный еще выдерживал вес обременявших его драгоценностей, то для хилого Федора Ивановича или для Бориса Годунова в последние годы его жизни это было довольно трудной задачей. Поэтому послов просили как можно быстрее говорить свои речи и не затягивать аудиенции. Но заменить такое платье более легким не позволяли соображения престижа.

В "меньшем" платье принимали обычно только гонцов. Правда, в знак траура и печали Грозный надевал "обычнее" платье на приемах послов. Это произошло всего два раза: в 1571 г. после сожжения Москвы Девлет-Гиреем царь в таком костюме принял крымского гонца Девлет-Еильдея и в 1582 г., вскоре после убийства царем своего старшего сына, "обычнее" платье государя наблюдал А. Поссевино 30 . Одежда царя часто выражала определенное политическое содержание. Так, в 1567 г., когда назревала война с Польско-Литовским государством, Иван IV на приеме литовского посланника сидел в доспехах 31 .

В сенях обычно встречал послов окольничий, который должен был с ними "видетись не встречею". Он вводил послов в палату и объявлял, что они государю "челом ударили". Послы при этом кланялись. Когда вызванные из долгой муромской ссылки шведские послы в 1570 г. упали перед Иваном Грозным на колени, тот велел им подняться, заявив: "Я владыка христианский и не хочу, чтобы вы падали наземь передо мною!" 32 . В то же время крымские послы в Москве часто на аудиенции "сидели на коленках". Однако это вовсе не означает унижения крымских дипломатов, а через них и их повелителя. Такая поза была не коленопреклонением в собственном смысле слова, а именно сидением по восточному обычаю на подогнутых под себя коленях. В той же позе располагались на приемах у крымских ханов и русские послы, против чего в Москве решительно начали возражать лишь в начале XVII века.

Европейским послам на приеме ставилась скамья - одна из форм царской милости, которой удостаивались далеко не все. Во время военных действий, например, литовские гонцы выстаивали на ногах всю аудиенцию. "Честь" выражалась не только самим фактом предоставления скамьи, но и близостью ее к царскому трону. Когда в 1517 г. Герберштейн прибыл на аудиенцию вместе с литовскими послами, им была поставлена одна скамья. Она стояла дальше от трона, чем в тех случаях, когда Герберштейн бывал на приеме один, но "того поближь к великому князю, как литовские послы саживались наперед того" 33 . Это соотношение расстояний связывалось с тем, что австрийскому посланнику оказывалась большая "честь", нежели посланцам Сигизмунда I. Прием крымских дипломатов проходил в более обыденной обстановке: особой скамьи им не ставили, но иногда сажали "в лавке от околничего места", шедшей вдоль противоположной от трона стены 34 .

Особую роль в церемониале аудиенции играло целование послами руки царя. Этот поцелуй демонстрировал царскую милость, и потому так важна была последовательность его в ряду других элементов, составлявших церемониал посольских приемов. В Москве лишь в исключительных случаях послам предоставлялась возможность вначале произнести официальные речи, а затем "быть у руки". Обычно все

29 Сб. РИО, т. 95, стр. 94.

30 ЦГАДА, Дела Крымские, кн. 13, л. 402 об.; ПДС, т. 10, стр. 265.

31 Сб. РИО, т. 71, стр. 555.

32 Ф. Аделунг. Критико-литературное обозрение путешественников по России до 1700 г. и их сочинений. Ч. I. М. 1864, стр. 159.

33 ПДС, т. 1, стб. 260.

34 ЦГАДА, Дела Крымские, кн. 21, лл. 102, 327.

шло в обратной последовательности. В то же время русские послы за границей отказывались целовать руку принимавшего их монарха ранее произнесения титула царя. "Не объявя нам царского величества имяни, к руце ходити непригоже!" - говорили в 1595 г. в Вене московские дипломаты 35 . Рукопожатие практиковалось редко. Но и оно осмысливалась как разновидность царской милости. Собственно рукопожатие применялось лишь в отношениях между равными. Послам разрешалось "подержать" царскую руку. Не случайно в 1602 г. датчан предупредили, чтобы они жали руку царя "по-русски, слабо, а не тискали бы, как это делают немцы" 36 . Мусульманские послы царскую руку не целовали. Вместо этого государь возлагал им на голову ладонь. Любопытно, что в 1582 г. Иван Грозный возложил однажды ладонь на голову Поссевино 37 . На других приемах папский посол целовал руку царя, но был лишен этой милости в день известного диспута о вере, когда царь не сдержался и назвал папу римского "волком". В данном случае через нарушение принятого церемониала царь подчеркнул вероисповедные различия.

Если целование царской руки было прежде всего "честью посольской", то обращенный к послам вопрос царя о здоровье приславшего их монарха - "честью государской". Во время военных действий литовских послов звали к руке, но вопроса о здоровье короля не задавали. В мирное время из-за нерасположения государя к послам могла сложиться прямо противоположная ситуация. "Честь государская" и "честь посольская" отнюдь не всегда были идентичны, и часто одна демонстративно проявлялась в ущерб другой. Самый вопрос о здоровье русские государи могли задать в шапке или без нее, стоя, сидя или "приподывся мало". Градация поз государя строго соответствовала его отношению к тому или иному монарху. По сути дела, физическое положение царя при задавании этого вопроса выражало его действительное положение в межгосударственной иерархии. Иван Грозный не признавал "братом" шведского короля, Федор Иванович - грузинского царя, и вопросные слова об их здоровье они произносили, не вставая с места.

Русские государи задавали послам церемониальные вопросы, звали их к "руце", приглашали к столу, однако личных переговоров с иностранными дипломатами не вели. Если при Иване III и Василии III это правило соблюдалось еще не очень строго, то Иван IV через бояр заявил английскому послу Дж. Боусу в 1584 г.: "У нас издавна того не ведетца, что нам, великим государем, самим с послы говорити" 38 . Осознание российской верховной властью возросшего ее значения привело к тому, что личная беседа царя с подданными другого государя стала восприниматься как "убавление царского имяни". Правда, в экстраординарных случаях Иван Грозный позволял себе разговаривать с послами лично. Перед западноевропейскими дипломатами это нарушение нормы никак не рекламировалось, но перед литовскими, прекрасно знакомыми с сущностью данной нормы, пренебрежение ею выставлялось как "подвиг смирения": царь подчеркивал, что говорит с послами, "презрев свою царскую честь" 39 .

При Иване IV наблюдаются отдельные нарушения посольского обычая. Придя в ярость от упорства ливонских послов, царь рвал на себе одежды. А разгневавшись на послов Сигизмунда II Августа, он призвал на аудиенцию шута и заставил его передразнивать изысканные поклоны польских шляхтичей. Шут, очевидно, не сумел выполнить задание достаточно смешно, поскольку царь сам взялся показывать ему, как это нужно делать 40 . Но эти вопиющие нарушения церемониала были вызваны необузданным темпераментом царя. Ни до, ни после него подобные ситуации не повторялись. В целом же с развитием русского посольского обычая его нормы ужесточались. Свободное поведение царя на аудиенции, например, становилось попросту невозможным: слишком велика была символическая нагрузка каждого его жеста или

35 ПДС, т. 2, стб. 330.

36 А. Гюльденстиерне. Путешествие его княжеской светлости герцога Ганса Шлезвиг-Голштинского в Россию. ЧОИДР, 1911, кн. 3, стр. 17.

37 ПДС, т. 10, стб. 308.

38 Сб. РИО, т. 38, стр. 113.

39 Там же, т. 71, стр. 289.

40 "Книга посольская Метрики Великого княжества Литовского". Ч. I. М. 1843, стр. 292.

слова. Государь представал перед иностранцами как живое воплощение высшей власти - почти совершенно неподвижный и хранящий торжественное молчание.

Уже сама аудиенция у государя считалась "честью", которой удостаивались отнюдь не все иностранные дипломаты. Поэтому после нее приставы говорили фон Бухау, что он не может теперь печалиться 41 . В глазах современников церемония приема была священной, поскольку в ней участвовал сам государь. Этим и обусловлена призванная поразить воображение чрезвычайная торжественность и пышность ее, достигшая расцвета к концу XVI века. Собственно дипломатические переговоры велись в так называемой "ответной палате". Царь на них не присутствовал, но в затруднительных ситуациях к нему ходили за советом. В XVII в. в стене палаты был устроен специальный тайник, откуда цари могли следить за ходом переговоров.

Польский политический философ конца XVI в. К. Варшевицкий разработал систему строгого соответствия между личными качествами посла и страной, куда тот должен быть отправлен. В Турцию он советовал посылать людей отважных и не скупых; в Рим - набожных, но лучше светских, чем духовных; послы в Италию должны обладать хорошими манерами, в Германию - упорством, во Францию - быстрым умом, в Англию - достоинством, в Испанию - скромностью. В Москву он советовал посылать людей предусмотрительных и способных вести долгие торги 42 . Действительно, процедура переговоров с польско-литовскими послами напоминала тогда торг. Вначале русские обычно требовали себе назад Киев, Витебск и т. д. Послы, в свою очередь, настаивали на передаче им Новгорода, Пскова и других городов, заведомо принадлежащих Москве. Таковы "высокие речи", знаменовавшие начальный этап переговоров. Постепенно обе стороны "спускали в речех", пока не приходили к "посредствию", то есть к чему-то среднему между первоначальными требованиями, итогу желаемого и возможного. Согласиться же полностью на требование противной стороны считалось "безчестьем". Так, в 1522 г. литовские послы предложили срок перемирия в 10 лет, бояре - в два-три года. Послы назвали новые сроки - от восьми до шести лет, бояре - четыре года. В результате было найдено "посредствие", и перемирие заключили на пять лет 43 .

При ведении переговоров русские дипломаты обращались к документам архивов, летописям, западным хроникам. Кроме того, роль аргументов играли цитаты из священных текстов, с помощью которых политического противника стремились представить и религиозным преступником, а также исторические "притчи". Когда в 1568 г. литовские послы потребовали передачи им Полоцка, освобожденного в 1563 г. русскими войсками, бояре иллюстрировали безрассудность этого требования следующей историей: некий "философ Иустин", вознамерившийся "поискати премудрости свыше всех философ", ехал берегом моря и увидел отрока, копавшего в песке яму; на вопрос философа он ответил, что хочет голыми руками наполнить ее морской водой; философ усмехнулся: "Младенчески еси начал, младенческое и совершаешь!"; на это отрок возразил, что "младенчески" рассуждает сам Иустин, задумавший стать мудрее всех философов; затем загадочный отрок исчез, "и невидимо бысть отроча" 44 . Послы должны были почувствовать очевидное сходство между собственными претензиями на возвращение Полоцка и претензиями незадачливого философа. Порою русские послы прибегали даже к притчеобразным действиям, долженствующим подтвердить их мысль. Так, в 1575 г. на русско-шведском посольском съезде кн. В. И. Сицкий бросил на землю свой посох, заявив, что так же не может изменить что-либо в данном ему царском наказе, как этот посох не может сам собой подняться с земли 45 .

Переговоры венчались составлением документов, оформлявших достигнутую договоренность. Русские государи "договорных грамот" не подписывали, подпись ставил лишь составлявший текст посольский дьяк. "Даже и простые люди, - отмечал на-

41 Ф. Аделунг. Указ. соч., стр. 194.

42 K. Warszewicki. O posle i poselstwach. Warszawa. 1935, str. 193 - 194.

43 Сб. РИО, т. 35, стр. 632.

44 Там же, т. 71, стр. 659 - 660.

45 "К истории сношений России со Швецией при царе Иване IV. (Протокол мирных переговоров, веденных на реке Сестре 3 июля 1575 г.)". ЧОИДР, 1895, кн. 2, стр. 11.

блюдательный Бухау, - обыкновенно предпосылают имена свои письмам, а подписываться считают для себя позорным" 46 . И в дипломатических документах имя и титул государя предшествовали тексту. Подпись, поставленная у нижнего края грамоты, "безчестила" государя. Ведь в этом случае его имя оказывалось написанным после иных упоминавшихся в тексте имен. Даже печати иностранных монархов не должны были находиться выше царского титула. Так, Василию Тюфякину в 1595 г. предписывалось настаивать в Иране, чтобы "нишан бы свой шах велел приложити к докончалной грамоте внизу, а не вверху". Лишь в самом крайнем случае посол мог позволить шаху приложить печать "в стороне, осереди грамоты" 47 . Печать царя являлась символом его власти и на одном документе могла соседствовать лишь с печатью другого государя. В 1532 г. русские не разрешили литовским послам привесить к грамоте свои печати, потому что "против великого князя печати их печатем быти непригоже" 48 .

Печать атрибутировала текст договора, но гарантию выполнения его условий давала только присяга государя, скрепляемая крестным целованием, - "правда". Такая присяга негласно осуждалась церковью. Недаром царские духовники никогда не присутствовали при ней в XVI в., и в отдельные сезоны, связанные с выполнением религиозных заповедей, она была вообще невозможна. "Ныне у нас говенье, - говорил в 1519 г. Василий III крымскому послу, - и мы в свое говенье правды никому не даем" 49 . При совершении крестного целования оба экземпляра договорных грамот складывались вместе на блюде, а сверху возлагался крест. Непосредственно под крестом лежал экземпляр договора, составленный от лица того государя, который приносил присягу. В Москве царь клал "свое слово наверх, а королево - на низ". Польский король складывал грамоты в обратном порядке. Важным было именно физическое взаимодействие креста и текста договора. По сути дела, выполнялся магический обряд, смысл которого заключался в установлении через посредство "высших сил" особой связи между обещанием и личностью дающего обещание. Обряд должен был выполняться по всем правилам: послам предписывалось следить, чтобы присягающий монарх целовал крест "не в подножье и не мимо креста, да и не носом" 50 , а иностранным государям и послам предписывалось приносить присягу "по их вере". Целование креста могло заменяться целованием другого священного символа. Если русские целовали крест "воздвизалный", сделанный из дерева и используемый в праздник Воздвиженья, а польские короли-католики целовали хрустальный крест, то протестанты целовали евангелие. Для большей надежности в 1562 г. русские послы в Дании потребовали даже, чтобы король поцеловал евангелие на той странице, где изображен крест 51 .

Но любой священный предмет должен был соприкасаться с текстом договора, что означало признание истинности текста. Поэтому в те годы, когда в Польско- Литовском государстве не признавали царского титула Ивана Грозного, король старался приносить присягу лишь на одном своем экземпляре договора. В русском экземпляре был написан царский титул, в литовском - нет, и присяга короля на обеих грамотах свидетельствовала бы о признании этого титула. Именно поэтому русские дипломаты были так непреклонны, когда требовали совершения крестного целования королем на обеих грамотах. Как и в случае с красной печатью крымского хана, бессмысленное на первый взгляд упрямство вызвано было не мелочной заботой о сохранении традиции, а радением о престиже государя. За мелочами церемониала вставали проблемы идеологии государства и его политики.

Непременным условием дипломатических сношений в сознании русских людей XVI в. было отправление и получение поминков. Наиболее частыми русскими поминками служили меха и охотничьи птицы. Любопытный подарок отправил в 1488 г.

46 Д. Принц фон Бухов. Указ. соч., стр. 68.

47 "Памятники дипломатических и торговых сношений Московской Руси с Персией". Т. I. СПБ. 1890, стр. 359.

48 Сб. РИО, т. 35, стр. 857.

49 Там же, т. 95, стр. 661.

50 Там же, т. 71, стр. 771.

51 Ю. Щ[ербачев]. Два посольства при Иоанне IV Васильевиче. "Русский вестник", 1887. N 7. стр. 116.

Иван III Матиашу Корвину, венгерскому королю: "соболь черн, нототки у него золотом окованы, с жемчюги, двадцать жемчюгов новогородцких на всех нотах" 52 . Западные поминки в Москву таковы: различное вооружение (от рогатины, присланной Конрадом Мазовецким в 1493 г., до шпаги с вделанным в эфес пистолетом, которую в 1661 г. прислал Ивану Грозному шведский король Эрик XIV), доспехи, кубки, часы. Иногда в качестве подарков выступали экзотические предметы или животные - привезенная фон Бухау трубка; подаренный австрийским императором попугай; присланный Ивану Грозному слон, о печальной судьбе которого ярко рассказал Штаден. Русские же государи направляли поминки лишь тем правителям, с которыми находились в дружественных отношениях. Например, в русско-литовской дипломатической практике монархи не обменивались поминками с 1549 г., когда литовское посольство не признало царский титул Ивана IV, и до смерти последнего в 1584 году. В то же время послы обеих сторон неизменно подносили подарки "от себя".

Отвержение поминков, направленных от имени государя, являлось признаком обострения политической обстановки, но отказ от посольских даров - лишь знаком нерасположения к самим послам. Нередко в Москве принимали дары иностранных государей, отвергая в то же время посольские, и наоборот. Иногда, однако, подарки послов возвращались дарителям вместе с царским "жалованьем", что было связано с демонстрацией богатств царской казны. Недаром в 1604 г. бояре говорили грузинским послам, что у Бориса Годунова "столко ево царские казны, что Иверскую землю велит серебром насыпать, а золотом покрыть, да и то недорого" 53 . Человеком средневековья (не только русским) щедрость государя воспринималась как существенный признак его "чина", и ответное "жалованье" царя послам непременно должно было превосходить стоимость посольских даров. Когда в 1570 г. один из посольских дипломатов заявил, что дары, присланные ему взамен подаренной царю лошади, малоценны, то Иван Грозный в гневе приказал зарубить эту лошадь 54 . Таким поступком царь не просто оскорбил посла, но и отвел от себя упрек в недостойной государя скупости.

Если для татарских ханов поминки служили статьей государственного дохода, то для русских они были прежде всего формой выражения "чести" государя. Значение имели не поминки сами по себе, а факт преподнесения, всенародная их демонстрация. Поэтому австрийца Шиле посольский дьяк В. Я. Щелкалов заранее снабдил подарками, которые Шиле от своего имени должен был вручить Борису Годунову. Эта операция была проделана в глубочайшей тайне, и мнимые поминки торжественно пронесли по улицам в Кремль три человека в немецком платье, специально для этой цели направленные к австрийскому дипломату 55 .

Посольский обычай Российского государства XVI - XVII вв. прежде всего был направлен на выражение "чести" всех участников дипломатических церемоний 56 . Древнерусская "честь" и современный "почет" - отнюдь не синонимы. Для человека средневековья понятие "чести" носило специфический характер. "Честь" можно определить как соответствие между местом человека в любой искусственной системе (будь то посольская аудиенция, пир или воинский смотр) и местом его в реальной системе международной и внутригосударственной иерархии, причем соответствие должно было соблюдаться и по отношению к символизирующим данного человека предметам. Выполнение норм посольского обычая, призванных обеспечить такое соответствие, не было простой данью традиции, а гарантировало поддержание царского престижа как за рубежом, так и в самой России.

Посольский обычай являлся своебразным средством идеологического воздействия русской государственной власти на иностранцев и собственных подданных. Именно поэтому на Западе возник о нем ряд легенд, так или иначе использовавшихся в антимосковской пропаганде. Источником подобных легенд чаще всего вы-

52 ПДС, т. 1, стр. 171.

53 СРК, стр. 378.

54 Сб. РИО, т. 71, стр. 786.

55 "Донесение о поездке в Москву придворного римского императора Михаила Шиле в 1598 г.", стр. 2 - 3.

56 Н. И. Веселовский. Татарское влияние на русский посольский церемониал в московский период русской истории. СПБ. 1911.

ступало Польско-Литовское государство, что было обусловлено вековым его соперничеством с Москвой из-за западнорусских земель. Поляки и литовцы часто сопровождали западных послов в Россию и служили им переводчиками. Сведения о загадочной Московии, которую один итальянец начала XVI в. уподобил "иным мирам Демокрита", также черпались западноевропейцами обычно из латинских сочинений польских авторов, да и легенды о русском посольском обычае нередко возникали в польско-литовской публицистике, направленной против Российского государства. К их числу относится, в частности, история о том, как Иван Грозный приказал гвоздями прибить шляпу к голове некоего посла, отказавшегося обнажить перед царем голову. Впервые об этом происшествии услышал в 1614 г. при дворе Габсбургов русский посланник Иван Фомин 57 . И не случайно бродячий сюжет о прибитой шляпе, имеющийся, например, в "Повести о Дракуле", был привязан к русской действительности после событий "Смутного времени", когда на Западе обострились антимосковские настроения. Этот анекдот воспринят исследователями нового времени не всерьез.

Больше "повезло" легенде об умывальнике, из которого царь обмывал руку после поцелуя ее послами-католиками. Упоминали о нем только Герберштейн и Поссевино, но ни тот, ни другой этой процедуры не видел. Нетрудно заметить, что МИССИИ, с которыми прибыли в Россию эти два дипломата, схожи. Оба они выступали посредниками в мирных переговорах между Москвой и Польско- Литовским государством. Кроме того, и с сопровождавшими Герберштейна в 1526 г. папскими послами, и с Поссевино римский престол связывал надежду использовать посредничество для обращения русских государей в католичество. Естественно, что в Вильне стремились продемонстрировать неосуществимость этих надежд, склонив посредников к отстаиванию прежде всего литовских интересов. Потому-то в беседах с ними усиленно муссировалась легенда об унизительном для достоинства католиков рукомойнике. На пути осуществления миссионерских планов Поссевино рукомойник стал значительным препятствием, и папский посол письменно попросил Ивана IV отказаться от него. Русские ответили: "Того у нас не ведетца, как живут послы или посланники, и государь бы руки умывал тех для послов, вставя которую нечистоту про государей их; то сам, Антоней, все у государя нашего видел еси и не одинова, как у государя был многижда на посольстве" 58 . Герберштейн же, на которого ссылался Поссевино, писал об умывальнике с чужих слов 59 .

В Литве и Польше стремились принизить значение русских государей, показав несостоятельность их претензий на роль изначально суверенных монархов. Литовские послы часто напоминали русским дипломатам об унизительных временах татарского владычества на Руси. Крымские же ханы, претендовавшие на политическое наследие Золотой Орды, находили в Литве полную поддержку. В 1517 г., например, литовский посол говорил Мухаммед-Гирею: "Помнишь, царь, сам из старины - которой князь великой московской царю братом был? А нынеча князь великой московской и тебе, царю, братом чинится!" 60 . Именно в подобных устремлениях берет начало легенда о церемониале приема в Москве татарских послов. Согласно этой легенде, еще Иван III должен был подносить восседавшим в седле ханским посланцам чашу кумыса и даже слизывать пролитые ими капли с гривы коня. В случае, если подобный церемониал существовал в действительности, крымские ханы, несомненно, делали бы попытки его возрождения. В 1571 г., когда после опустошительного набега Девлет-Гирея на Москву вернулись, казалось, худшие времена золотоордынского ига, крымский гонец Девлет-Кильдей повел себя на аудиенции вызывающе и в качестве поминка привез царю "дар безчестный" - нож. При входе в приемную палату он не ударил царю челом, а Иван Грозный в своей грамоте передал хану не "поклон", как обычно, но "челобитье" 61 . Однако чаша с кумысом была бы на этом приеме все же невероятна. Недаром эта легенда всплывала в периоды обострения русско-литовских отношений, и через сто с лишним лет после поведавшего ее Яна Длугоша Стефан

57 ПДС, т. 2, стб. 1168.

58 Там же, т. 10, стб. 332.

59 С. Герберштейн. Указ. соч., стр. 189.

60 Сб. РИО, т. 95, стр. 360.

61 ЦГАДА, Дела Крымские, кн. 13, лл. 402 об., 411.

Баторий напомнил Ивану IV, что его предки слизывали молочные капли с гривы татарских кобылиц.

Многие иностранцы писали, что русские государи, переодевшись в простое платье и смешавшись с толпой собственных подданных, любят наблюдать пышный церемониал въезда в столицу иностранных посольств. Первая легенда об этом державном маскараде тоже содержится в польском описании посольства Л. Сапеги к Борису Годунову в 1600 году 62 . На первый взгляд она совершенно безобидна. Тем не менее она должна была создать представление о московском дворе как о бедном, ибо самому государю зрелище посольского поезда казалось настолько захватывающим, что заставляло его забыть о собственном достоинстве и "чине". Описания европейцами русского посольского обычая вообще изобилуют неточностями и преувеличениями. Иногда, как у Р. Барберини (1565 г.) или Я. Ульфельдта, они достаточно выразительно демонстрируют недоброжелательность автора к России, высокомерное презрение ко всему русскому и отсутствие желания понять чужую систему взглядов. Но отдельное преувеличение - это еще не устойчивая легенда, кочующая из сочинения в сочинение. Показательны именно легенды, направленные не против посольского обычая как такового, а против того содержания, которое выражалось средствами посольского обычая. Идеологическая насыщенность его норм обусловила возможность использования легенд о русском посольском обычае в антимосковской публицистике.

Посольский обычай отнюдь не был пребывавшей в неизменности, раз и навсегда сложившейся системой церемониала и дипломатических норм. Обслуживая конкретные потребности общества, он изменялся и развивался в тесной взаимосвязи с его идеологией и социальной психологией. Не будучи письменно оформлен и опираясь лишь на условный ряд прецедентов, посольский обычай опосредованно выражал живую политическую реальность. Так, в начале XVII в., когда изменилось соотношение сил между Москвой и Крымским ханством, окончательно исчезли многие унизительные для русских государей элементы былой русско-крымской дипломатической практики. Но когда в третьей четверти XVII в. были заключены первые договоры со Швецией и Речью Посполитой о посольском церемониале, это лишило его способности к саморазвитию при иллюзии неизменности. Данные договоры закрепили уже сложившееся положение: в тот период посольский обычай неуклонно приближался к дипломатическому протоколу нового времени.

В целом посольский обычай Российского государства XVI - начала XVII в. повторил общую судьбу средневекового этикета: из "явления идеологического принуждения" он стал "явлением оформления государственного быта" 63 . Хотя пышность отдельных его элементов и возросла, но семантика их стала более расплывчатой, и в XVII столетии на первый план выступили эстетические, зрелищные моменты.

Однако на протяжении всего XVI в. многие элементы посольских норм и церемониалов в России все еще выражали реальную систему общественных отношений (конечно, в том виде, в каком эта система мыслилась современниками и творцами посольского обычая). Без этого невозможны были бы собственно дипломатические связи. Как православным предписывалось умирать "за едину букву аз", так русские дипломаты даже с риском для себя должны были отстаивать нормы посольского обычая, ибо за условностями церемониала вставали вопросы политики государства, его идеологии, престижа верховной власти.

. Yandex

Предпосылки возникновения, истоки и происхождение посольского обычая Московского государства. Государственная забота о послах, торжественность приемов их в Кремле. Устойчивые атрибуты посольского обычая и принципы современного дипломатического протокола.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru/

ДИПЛОМАТИЧЕСКАЯ АКАДЕМИЯ

М инистерства иностранных дел Российской Федерации

ТРАДИЦИИ

КРЕМЛЕВСКОГО ДИПЛОМАТИЧЕСКОГО ПРОТОКОЛА

(ПОСОЛЬСКОГО ОБЫЧАЯ) XV - XVII ВЕКОВ

И ИХ СОВРЕМЕННОЕ ЗНАЧЕНИЕ

Специальность: 07.00.15 - История международных отношений

и внешней политики

Семенов Игорь Николаевич

Диссертация на соискание ученой степени

кандидата исторических наук

Научный руководитель:

К.Н. Кулматов

доктор исторических наук,

профессор

Введение

Глава I. Становление самобытного кремлевского посольского церемониала

1.1 Предпосылки возникновения посольского обычая Московского государства

1.2 Истоки и происхождение кремлевского посольского обычая

Глава II. Посольский церемониал как фактор государственной политики

2.1 Государственная забота о послах

2.2 Торжественность приемов послов в Кремле

2.3. Великолепие государевых аудиенций и застолий

2.4 Церемониал обмена «поминками» (подарками)

2.5 Почетная стража как элемент кремлевского посольского церемониала

Глава III. Традиции кремлевского посольского обычая XV-XVII веков и современная дипломатическая протокольная практика России..

3.1 Традиции модулирования посольского церемониала и современное отношение к ним

3.2 Устойчивые атрибуты посольского обычая и принципы современного дипломатического протокола

Заключение

Библиография

Приложения

посольский обычай дипломатический протокол

Введение

Актуальность темы исследования . Тема российской идентичности, богатейшая история нашей страны, в т.ч. ее внешней политики, вызывает в последние годы в российской научной среде и во всем нашем обществе повышенный интерес. Исследование исторических начал в столь специфической области как протокол является составной частью этой общей тенденции.

Во второй половине XV - в первой трети XVI вв., в годы правления великих князей Ивана III Великого и сына его Василия III Ивановича, произошли события, которые вписали Московское государство в список крупнейших и влиятельнейших держав Европы и мира. Рост самосознания русских людей, объединение удельных княжеств вокруг Москвы и, как следствие, падение золотоордынского ига в 1480 г. привели к тому, что после почти 250-летнего перерыва Великую Русь с удивлением и опаской вновь увидела Европа. «Русская земля, некогда известная Западной Европе в дотатарский период, мало-помалу совершенно исчезла для нее и явилась как бы новооткрытой землею наравне с Ост-Индией» Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. - М.: Мысль, 1993. - С. 162. .

Российское государство крепло из столетия в столетие и становилось надежным партнером Европы в решении международных дел, прежде всего в защите от татар и турок, а также в торговле. Одновременно ширились и международные связи Москвы, вырабатывалась четкая внешнеполитическая линия.

«Московская держава, восприняв в свое лоно разрозненные части земли Русской, вошла в непосредственное соприкосновение с европейскими государствами, от которых дотоле эти части ее заслоняли, и вышла на широкое поприще. Со всех стран в Кремль стали стекаться иноземные послы, князья и даже цари татарские толпились среди слуг у его царственного хозяина; столы и сундуки ломились от драгоценностей» Московский Кремль в старину и теперь. / Сост. С.П. Бартенев. Кн. 2. - М.: Издание Министерства Императорского Двора, 1916. - С. 74. .

Появление иностранцев в Москве становится все более обычным делом. На них перестают смотреть как на «полухристиан» и потенциальных шпионов. Соответственно и церемониал их приема, переговоров, угощения и проводов становится все более замысловатым и изощренным. Собирание разрозненных частей русских земель в единое государство, утверждение за Москвой роли преемника Византийской империи в деле защиты православия, женитьба Ивана III на племяннице последнего византийского императора, выход, в конечном итоге, Московского государства на международную арену - все эти факторы вынуждали московских великих князей и их придворных в короткое время выработать такую внешнюю политику и, соответственно, такой посольский церемониал, который бы отвечал возросшему значению Руси и новому образу ее государей.

Именно в этот период, начиная со второй половины XV в., утверждаются особенные формы общения с иностранцами, объединяемые в понятие посольский обычай - прародитель нынешнего дипломатического протокола.

Исследование традиций кремлевского посольского церемониала является попыткой найти истоки современной протокольной дипломатической практики, проследить генезис посольского обычая на протяжении длительного периода российской истории и определить то общее, что связывает прошлое и настоящее дипломатического протокола.

Оригинальной представляется задача выявления принципов и тех церемониально-протокольных элементов XV-XVII вв., которые сохранились в современной дипломатической практике общения с иностранными официальными гостями. Созрела необходимость систематизировать и актуализировать многочисленные разрозненные сведения, касающиеся истории возникновения и становления придворного посольского церемониала, как прообраза современного дипломатического протокола. В представленной работе исследуется целый массив информации, полученный в результате изучения малодоступных источников, включающих в себя многочисленные дореволюционные издания, труды российских ученых, отчеты и мемуары иностранных дипломатов, купцов и военных, побывавших с различными миссиями в Московском государстве в XV-XVII вв. Для выяснения происхождения некоторых элементов российской дипломатической практики использованы труды, относящиеся к посольскому обычаю еще более древнего периода - XI-XIII вв.

Работа призвана заполнить научный и информационный вакуум, который образовался в последние десятилетия из-за отсутствия исследований по истории средневекового кремлевского дипломатического церемониала - посольского обычая и российского дипломатического протокола вообще. Большинство из ныне публикующихся трудов по тематике российского протокола, как правило, посвящены советской и современной протокольной практике (после 1917 г.). Исследования же по истории внешних сношений допетровской Руси, в свою очередь, оставляют в стороне подробное изучение именно протокольно-церемониальной составляющей и тем более не рассматривают значение посольских обычаев Кремля XV-XVII вв. для современного протокола. Между тем, без знания традиций и учета их в сегодняшней дипломатической деятельности трудно рассчитывать на создание своей, оригинальной практики, выделяющейся из общей международной протокольной рутины.

Объектом исследования в настоящей работе является придворный посольский церемониал (обычай) XV-XVII вв. в контексте дипломатии боярской Руси и отражение его традиций в современном российском дипломатическом протоколе.

Предмет исследования - государственно-политические и культурно-идеологические аспекты системы обычаев, принципов и норм, составляющих суть посольского (дипломатического) церемониала на разных этапах истории. В работе сравниваются практики XV-XVII вв., когда возник и утвердился самобытный классический российский церемониал (посольский обычай), и дипломатический протокол наших дней.

Хронологические рамки исследования - XV-XVII вв. (от Ивана III - создателя Московского государства - до реформ Петра I) и современный период (90-е гг. XX в. и начало XXI в.). Столь жесткие рамки определены с тем, чтобы тщательно и всесторонне изучить, прежде всего, основы самобытного посольского обычая, зародившегося и сформировавшегося именно в период существования Московского государства, т.е. до начала XIV в. Делаются также экскурсы в более ранние этапы истории, и на основании полученных выводов проводятся сопоставления с дипломатической практикой наших дней.

Цель исследования заключается, прежде всего, в определении тех принципов и методов посольского обычая XV-XVII вв., которые остаются актуальными и сегодня или, во всяком случае, могут учитываться в современном дипломатическом протоколе. И второе, - признание самобытного характера российского посольского обычая, который не был у кого-либо напрямую заимствован, а, наоборот, восприняв многое из общения с многочисленными государствами Европы и Азии, оказал, в свою очередь, влияние на развитие дипломатического церемониала в других странах и не утратил своего значения как элемента российской культуры по сей день.

Задачами , решаемыми в работе, являются:

1. Выяснение предпосылок и истоков возникновения российского посольского обычая XV-XVII вв., как составной части внешней политики Московского государства;

2. Анализ всех составляющих частей посольского церемониала как системы правил, обрядов, традиций и ритуалов, раскрытие их роли как элементов государственной политики и ярких проявлений возрождавшейся великой русской культуры;

3. Определение характера средневекового посольского обычая и современного дипломатического протокола как модульного, состоящего из строго определенных составных частей, и в то же время, не исключающего возможности творческой инициативы и поиска протокольных решений с целью выполнения поставленных внешнеполитических задач;

4. Установление основных модулей, а также базисных принципов и методов, которые использовались посольским церемониалом в рассматриваемую эпоху, и тех из них, которые идентичны современным или схожи с ними.

Выявление универсального значения сформулированных принципов и методов протокольной работы для дипломатического протокола не только России, но и зарубежных стран.

Методологическая основа исследования - системный подход, позволяющий рассматривать анализируемый объект как целостность его различных сторон и качеств, воспринимать их развитие во взаимодействии и взаимовлиянии, видеть структуру рассматриваемых явлений, находящихся друг с другом в сетевых связях и отношениях. При изучении отдельных аспектов темы использованы также сравнительно-исторический, структурно-функциональный, проблемно-хронологический и конкретно-исторический методы.

Источниковая база . Основой документальной базы, использованной в настоящей диссертации, главным образом стали свидетельства иностранных послов и некоторых московских дипломатов, воссоздавших в своих мемуарах живую картину посольского церемониала, а также сведения из посольских книг и документов Посольского приказа, увидевшие свет в середине XIX-XX вв. Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными (ПДС) в 10 тт. - СПб., 1851-1870; Сборники Императорского Русского исторического общества (Сб. РИО). - Тт. 1-129; Посольские книги (Литвы, Англии и др.); Сборник князя Оболенского. - М., 1838. - №№ 1-6; Книги Разрядного приказа. - Т. 1-4. - СПб., 1850-1855. , отдельные сборники архивных материалов, опубликованные

тогда же. Использовались некоторые документы из фондов Российского Государственного архива древних актов и Архива внешней политики Российской империи. Свидетельства иностранных дипломатов, как правило, неоднократно издавались и переиздавались в России, включались в различные сборники и работы разных авторов. Во введении к диссертации нет возможности перечислить все эти публикации (см. Библиографию). Укажем лишь их авторов: Арсений Елассонский, И. Барбаро, Р. Берберини, С. Бельский, К. де Бруин, А. Бурх, Н. Варкоч, С. Герберштейн, Д. Горсей, Де Ла Невилль, А. Дженкинсон, Э. Зани, П. Йовий, С. Какаш, К. ван Кленк,

А. Контарини, И.Г. Корб, А. Лизек, Ж. Маржерет, И. Масса,А. Мейерберг, П. Менезий, М. Меховский, М. Обухович, А. Олеарий, И. Пернштейн, А. Поссевино, П. Петрей, Я. Рейтенфельс, Л. Сапега, Я. Стрейс, Т. Смит, Б. Таннер, Д. Тедальди, К. Тектандер, Я. Ульфельд, Дж. Флетчер, М. Шиле, Г. Штаден, и др. Многие из этих свидетельств включены в дореволюционные сборники, не утратившие своей ценности и поныне. Аделунг Ф. Критико-литературное обозрение путешественников по России до 1700 г. и их сочинений. - М., 1864. - Ч. 1, 2; Семенов В. Библиотека иностранных писателей о России. - Тт. 1, 2. - СПб., 1836, 1847; Минцлов С. Р. Обзор записок, дневников, воспоминаний, писем и путешествий, относящихся к России. - Новгород, 1911; Сказания иностранцев о России в XVI и XVII вв. / Изд. В. Любич-Романович. - СПб., 1843.

Ряд интересных документов содержат также другие издания, вышедшие до 1917 г. Московский Кремль в старину и теперь. - СПб., 1916. - Кн. 2; Забелин И.Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII вв. - М., 1915, 1918. - Т. 1, кн. 1-2.; Середонин С.М. Известия англичан о России XVI века. // Чтения в Обществе истории и древностей российских. - М., 1870.

При Советской власти и в постсоветское время выпуск документальных источников и уникальных мемуаров продолжался. Английские путешественники в Московском государстве в XVI в. - Л., 1937; Путешествия русских послов в XVI-XVII вв. Статейные списки. - Л., 1954; Бушев П.П. История посольств и дипломатических отношений Русского и Иранского государств в 1586-1612 гг. - М.: Наука, 1976; Опись архива Посольского приказа 1626 г. - М., 1977; Рогожин Н.М. Посольские книги России конца XV - начала XVII вв. - М., 1994. Это свидетельствовало о развитии источниковой базы исследований в области истории внешней политики России и дипломатического протокола.

Как справедливо писал советский исследователь посольского обычая Л.А. Юзефович, «сочинения западных дипломатов, посещавших Россию в XVI-XVII вв., изобилуют неточностями и преувеличениями» Юзефович Л.А. Как в посольских обычаях ведется… Русский посольский обычай конца XV-начала XVII в. - М.: Международные отношения, 1988. - С. 203 . Однако из-за недостаточности российской документальной базы исследования (именно в том, что касается ее церемониальной составляющей) приходится в значительной степени опираться на свидетельства иностранцев, нередко враждебно настроенных к России, а также подьячего Посольского приказа Г.К. Котошихина, который, сбежав с московской службы в Швецию, создал в 1666 г. первую и единственную книгу о российском посольском обычае времен царствования Алексея Михайловича Котошихин Г.К. О России в царствование Алексея Михайловича. - СПб., 1884. . Отсюда необходимость критического отношения к используемому материалу, сопоставления его с российскими документами, которые дошли до нашей эпохи.

Степень научной разработанности темы. Историография проблемы . Начало историографии российского посольского церемониала XV-XVII вв. положил выдающийся историк академик В.О. Ключевский. Одна из первых его работ - написанная в 1865 г. кандидатская диссертация на тему «Сказания иностранцев о Московском государстве» Ключевский В.О. Сказания иностранцев о Московском государстве. - Пг., 1918. содержит главу II «Прием иностранных послов в Москве», построенную на основе малоизвестных тогда в России иностранных источников. Несмотря на то, что с момента появления этой работы прошло 140 лет, она и сейчас поражает обилием уникального фактического материала, точностью авторских наблюдений, яркостью изложения и оригинальностью сделанных выводов и оценок.

В это время историки-западники всячески принижали значимость исторических традиций России. Известный востоковед и археолог член-корреспондент Петербургской Академии наук Н.И. Веселовский прямо утверждал, что русский допетровский посольский обычай «был нами заимствован у татар» Веселовский Н.И. Татарское влияние на посольский церемониал в московский период русской истории. - СПб., 1911 - С.1. . Такой же позиции придерживался и М.А. Веневитинов в книге «Русские в Голландии». У В.О. Ключевского же дана красочная, в подлинном смысле самобытная картина посольского церемониала, вызывавшая удивление, а порой и восхищение, но никак не осуждение западных наблюдателей. И прав был другой видный дореволюционный исследователь посольского церемониала В.И. Савва, который, возражая Веселовскому, делал вывод, что «московские государи скорее были насадителями европейского посольского обряда при дворах восточных, чем последователями посольского обряда последних» Савва В.И. Московские цари и византийские василевсы. - Харьков, 1901. - С. 191 .

Выделяется также написанная по поручению Министерства иностранных дел России книга известного историка и археографа С.А. Белокурова «О посольском приказе», напечатанная в извлечениях в юбилейном издании «Очерк истории Министерства иностранных дел. 1809-1902» и вышедшая в 1906 г. отдельной книгой Белокуров С.А. О Посольском приказе. - М., 1906; Очерк истории Министерства иностранных дел. 1809-1902. - СПб., 1902. - С. 1-34. . Она построена на богатых архивных источниках и в приложениях содержит ряд ценных документов, раскрывающих историю посольского обячая России. Благодаря трудам С.А. Белокурова многие уникальные документы дипломатического ведомства дошли до наших дней.

Еще до В.О. Ключевского опубликовал свою работу «Дипломатические обычаи древней России» И.П. Сахаров Сахаров И.П. Дипломатические обычаи древней России. / Сын Отечества. - 1852. - №№ 3-5. .. Будучи выдающимся этнографом, палеографом, собирателем и исследователем русского фольклора, он подошел к исследованию посольских обычаев с культурологических позиций, показал, что посольский церемониал вырастал из древних культов и ритуалов.

Но большинство авторов развивали идеи государственной исторической школы, основы которой были заложены еще Н.М. Карамзиным и которая достигла расцвета в трудах крупнейшего русского историка С.М. Соловьева (учителя В.О. Ключевского) и философа, юриста и историка Б.Н. Чичерина (его лекции В.О. Ключевский также слушал в Московском университете).

Эта школа, как известно, видела главный фактор становления и расширения России в мощи и укреплении государства, которое объявлялось уникальным, развивающимся по своим законам, мало совпадающим с тем, что определяло этапы формирования и функционирования западного типа государственности. Поддерживаемая либерально-демократическим движением, она противостояла и самодержавно-монархическому консерватизму с его формулой: православие, самодержавие, народность и получавшему все более широкое распространение марксистскому учению о роли государства в общественном прогрессе. Выдающиеся историки приходили к однозначному выводу в своих исследованиях: когда народ поддерживал российскую государственность, страна делала рывок в развитии и обустройстве.

К сожалению, после Октябрьской революции началось разрушение многовекового опыта старого государства. Изучение классического допетровского посольского церемониала практически прекратилось. Была выработана новая протокольная практика, уже не опиравшаяся на исторические традиции и государства, и народа. Руководитель внешнеполитического ведомства Л.Д. Троцкий заявил, что в условиях мировой революции дипломатия, а тем более дипломатические церемонии не нужны: рабочие и крестьяне найдут иные способы международного общения в рамках единой семьи, утверждающейся с победой революции во всем мире. В «Краткой инструкции о соблюдении правил принятого в буржуазном обществе этикета» (1923), опубликованной в книге посла П.Ф. Лядова «История российского протокола» Лядов П.Ф. История российского протокола. - М.: Международные отношения, 2004. , говорится о необходимости использования только некоторых норм дипломатического этикета, принятого в буржуазном обществе. Но основная идея инструкции - не копировать его, не подчиняться ему, а вырабатывать собственные нормы этикета, соответствующие принципам дипломатии рабоче-крестьянского государства Там же. С. 216. .

Но практика международных отношений быстро заставила поменять такой подход. После окончания гражданской войны Россия встала на путь восстановления дипломатических отношений с другими странами. И снова пришлось обращаться к традициям русского дипломатического церемониала, чтобы рабоче-крестьянская республика не выглядела в глазах иностранных представителей варварским государством.

Первая работа, в которой раскрывалась история дипломатического церемониала Руси XV-XVII вв., появилась лишь в начале сороковых годов. Это были разделы первого тома «Истории дипломатии» под редакцией В.П. Потемкина, автором которых был видный историк, член-корреспондент АН СССР, ученик В.О. Ключевского С.В. Бахрушин История дипломатии. Т- . I. - М., 1941. - С. 196-203, 226-250. .. Он фактически первым ввел в советскую историографию идеи и факты, которые составляли содержание указанного выше труда В.О. Ключевского. Государственническая линия в оценке сути дипломатического церемониала боярской Руси, таким образом, была принята в официальном издании, предназначенном, как говорилось в предисловии к нему, «служить одним из основных руководств» для практических работников советской дипломатии. Там же. С. 14.

После окончания Великой Отечественной войны возобновилась работа по исследованию истории российской дипломатии и ее неотъемлемой части - дипломатического протокола. В 1946 г. академик Д.С. Лихачев опубликовал свою работу «Русский посольский обычай XI-XIII вв.». Главный вывод, который он сделал, состоит в том, что в древнерусских летописях, а не в свидетельствах иностранцев, этот обычай изображается как неотъемлемая составная часть русской национальной культуры, а не только как средство воздания должного российскому государству и его суверену. Пирования, торжественные встречи послов, их обустройство и обеспечение всем необходимым, внимание к ним со стороны думских бояр и государя, торжественные проводы послов, передача через них подарков и поклонов государю, приславшему их на Русь, - все это практиковалось уже на раннем этапе существования российского государства и даже в догосударственный период.

Но, к сожалению, в изучении данной темы снова последовал длительный (более чем 30-летний) перерыв. Лишь в 1977 г. вышла небольшая работа Л.А. Юзефовича «Из истории посольского обычая конца XV - начала XVII веков (Столовый церемониал Московского двора)» Исторические записки. - М.: Наука, 1977. - Т. 98 - С. 114-126. . Продолжая начатое исследование, этот же автор выпустил в 1988 г. монографию «Как в посольских обычаях ведется… Русский посольский обычай конца XV - начала XVII в.» (М.: Международные отношения, 1988). И поныне эта монография остается наиболее крупным и полным исследованием по теме. Л.А. Юзефович соединил воедино две линии ее изучения: государственнический (он преобладает в книге) и культурологический подходы. Следует согласиться с основным выводом, сделанным автором: «В России, как и в других странах Европы, шла неуклонная формализация посольского обычая, приближавшая его к дипломатическому церемониалу и протоколу нового времени. Ритуал превращался в этикет, на смену идеологии приходила эстетика, что становится особенно заметно в годы царствования Алексея Михайловича» Юзефович. Л.А. Указ. соч. С. 205. .

В последние десятилетия тему истории российской дипломатической службы и, в определенной степени, посольского обычая продолжил ряд современных российских ученых.

Автор настоящей диссертации в ее исторической части опирается фактически на выводы и заключения трех крупнейших исследователей этой темы: В.О. Ключевского, В.И. Саввы и Л.А. Юзефовича. Что касается практики современного дипломатического протокола, то огромным подспорьем послужили работы руководителей протокольных служб Администрации Президента Российской Федерации, Министерства иностранных дел России и СССР Молочков Ф.Ф. Дипломатический протокол и дипломатическая практика. - М.: Международные отношения, 1979; Ковалев А.Г. Азбука дипломатии. - М.: Международные отношения, 1988; Борунков А.Ф. Дипломатический протокол в России. - М., 1999; Шевченко В.Н., Семенов И.Н. Протокол Российской Федерации. - М., 2000; Лядов П.Ф. История российского протокола. - М.: Международные отношения, 2004; Шевченко В.Н. Повседневная жизнь Кремля при президентах. - М.: Молодая гвардия, 2004. , собственный богатый опыт протокольной службы автора диссертации. Использованы также классические международные труды по дипломатическому протоколу, изданные в зарубежных странах Вуд Дж., Серре Ж. Дипломатический церемониал и протокол. - М.: Международные отношения, 2003. - Изд. 2-е.; Камбон Ж. Дипломат. - М.: ОГИЗ; Гос. изд. Политической литературы, 1946; Никольсон Г. Дипломатическое искусство. - М.: Изд. ИМО, 1962; Никольсон Г. Дипломатия. - М.: ОГИЗ, Гос. изд. политической литературы, 1941; Сатоу Э. Руководство по дипломатической практике. - М.: Изд-во ИМО, 1961; Серре Ж. Дипломатический протокол. - М., 1963. - Изд. 2-е. .

Научная новизна работы состоит в том, что в ней предпринята попытка сопоставить посольский обычай XV-XVII вв., который характеризуется как самобытный, классический, во многом отличающийся от аналогов в мировой истории дипломатии, с современными российскими и международными представлениями о дипломатическом протоколе и его составных частях. Автор считает, что принципы, на которых строился посольский обычай в рассматриваемый период, сохранили свою значимость и ныне.

По результатам проведенного исследования выявлен и сформулирован ряд общепринятых и непреложных принципов дипломатическо-протокольной работы, основы которых закладывались в XV-XVII вв., являющихся и в настоящее время важными регуляторами в международных контактах России с зарубежными странами.

Практическая значимость работы заключается в том, что сделанные в ней выводы могут быть использованы для совершенствования российского государственного протокола, а обобщенный конкретный исторический материал позволит специалистам государственных организаций и коммерческих структур, работающим в этой области, глубже уяснить и изучить историю и традиции российского протокольного дела, понять принципы, на которых строился и строится дипломатический протокол, использовать уроки прошлого для творческого переосмысления. Собранные в диссертации материалы и сделанные выводы послужат также основой для дальнейших исследований в области истории и теории дипломатического протокола.

Структура диссертации отражает логику исследования, его основные цели и задачи. Она состоит из введения, трех глав, включающих в себя девять параграфов, заключения, списка использованной литературы и источников, а также приложений, знакомящих читателя с некоторыми мало известными аспектами и эпизодами практики дипломатических церемоний в России на разных исторических этапах.

Глава I . Становление самобытного кремлевского посольского церемониала

1.1 Предпосылки возникновения посольского обычая Московского государства

Сейчас, когда Россия находится на подъеме, растет и интерес общества к своим подлинно российским корням, изучению русской исторической идентичности. Одним из интереснейших и в то же время малоизученных аспектов нашего прошлого является история русского посольского обычая - прообраза современного дипломатического протокола.

Обычай в общении, как правило, берет начало в народной обрядности, в древних ритуалах и со временем превращается в традицию, и оба эти понятия исконно относятся к повседневной, общенародной жизни. Обычаи формируются в течение столетий и сохраняются в виде традиций в последующие времена. Примером такого древнего обычая, ставшего в наше время традицией, является у русских преподнесение при встрече уважаемому гостю хлеба-соли или чарки водки на подносе. Хотя, если вдуматься, то что, собственно, по сути, означает в переводе с французского или английского понятие традиция? Да тот же русский обычай! Это слово происходит от латинского «передача». По-русски «традиция» - передача обычая из поколения в поколение.

Если руководствоваться типологией общественного устройства, предложенной М. Вебером, то Россия, Русь - традиционалистская страна, отличающаяся и от восточных харизматических деспотий, и от рационалистской устремленности западного типа социальной, а с XIX в. - и политической организации. Это, конечно, не означает, что в истории России не утверждались харизматические правления, и что ее общественная жизнь чужда рационализма. Харизматических правителей было достаточно, но даже при самых жестоких деспотах подавляющее большинство населения предпочитало жить суверенно, по традициям отцов и дедов. Быстрое возрождение социальной роли религии в конце ХХ в. стало также следствием верности большинства населения многовековым традициям русского и других народов России, неотделимым от религиозных обычаев.

Что касается рационализма, то, как представляется, он всегда был присущ жителям бескрайних российских просторов. Ведь сама суровая природа этого гигантского региона заставляла его обитателей действовать рационально, с учетом реального положения в окружающем мире и своих собственных возможностей. Но рационализм русских был неотделим от их духовности, и не только религиозной, но и светской, основанной на доверии к человеку и взаимопомощи.

Отсюда и характер традиционного российского дипломатического протокола - самобытный и жесткий, призванный твердо защищать интересы своей страны и, в то же время, способствовать налаживанию добрососедских, взаимовыгодных отношений между Россией и иностранными государствами, создавать условия для плодотворной работы иностранных представителей. Этот вывод подтверждают и современные ученые. По мнению профессора Т.В. Зоновой «сравнение процессов становления европейской и российской профессиональной дипломатической службы приводит к выводу, что отличие российской допетровской дипломатии от западной проявляется отнюдь не в мнимом несовершенстве отечественной дипломатической службы, а в том, что допетровская дипломатия и перенятая Петром I европейская дипломатическая система являются производными различных моделей государственного устройства» Зонова Т.В. Компаративный анализ становления российской и европейской профессиональной дипломатической службы. // Российская дипломатия: История и современность. Материалы научно-практической конференции, посвященной 450-летию создания Посольского приказа 29 октября 1999 г., МГИМО. - М.:Росспэн, 2001. - С. 109. .

По сравнению с обычаем привычные для дипломатической практики других народов слова этикет, церемониал пришли в Россию гораздо позже, после внедрения Петром I западноевропейских стандартов жизни в российскую действительность. Эти понятия уже никак не были связаны с патриархальным, древнерусским укладом и относились исключительно к европеизировавшимся высшим кругам российского общества, к их стилю общения. Установленные правила поведения в обществе складывались зачастую в запутанную и громоздкую, но в то же время всем участвующим понятную систему общения, нарушение которой влекло за собой презрение и осуждение позволившего себе faux-pas со стороны окружающих. Правила этикета касались индивидуально каждого члена высшего света или причислявших себя к нему, будь то в Петербурге, Москве или провинциальном городе. Этим правилам учили с детства в благородных семействах, а детей победнее - в пансионах, и далеко не всегда качественно. Образцом выполнения норм этикета были российские дипломаты.

В то же время церемониал являлся театрализованным действом с участием высших лиц и всех присутствующих. Это могли быть и выход государя или государыни на службу в церковь или их поездка из одного города в другой, или празднование годовщины победы над врагом, бракосочетания высочайших особ, крестины, именины и т.д. Об этом см. Захарова О.Ю. Указ. соч.

Всегда особняком в общих дворцовых церемониалах стоял посольский. К обычной задаче придворных царедворцев создать пышное и красивое церемониальное действо с тем, чтобы оно непременно понравилось монарху, посольский церемониал добавлял требование учитывать особенности и традиции иностранного двора, который представлял посол или полномочный посланник.

«Церемонии составляют связь неба с землей; они утверждают порядок между людьми; они прирождены человеку, а не суть только искусственная внешность… Даже средства к образованию себя, устроению дома, управлению государством, устройству Вселенной не могут обойтись без церемонии», - говорил Конфуций Конфуций. Я верю в древность (Сборник высказываний) - М., 1995. - С. 238, 135. .

Церемонии - порождение культов. А культ, как известно, - это преклонение, почитание. Государственный церемониал, таким образом, преследует цель возвышения в глазах и собственных граждан, и иностранцев величия, благополучия и добросердечия своей страны, ее народа, традиций, институтов власти, правителей и всего общественного устройства. Но осуществляется это не примитивно-прямолинейно, а посредством понятных для участников церемониала символов, в торжественной обстановке и с элементами красочной театральности, рассчитанной на пробуждение соответствующих чувств у зрителей и слушателей.

Сухое понятие «протокол», закрепившееся в практике межгосударственных отношений с XIX века, в принципе по своей сути оставалось тем же церемониалом XVIII века, но с потерей той пышности и богатства, которые были присущи царствующим дворам Европы того периода. Нынешний же протокол во всех странах в основных своих составляющих унифицирован и рационален. Хотя он, как и прежде, направлен исключительно на конечный результат - благоприятный итог переговоров. Конечно, и сегодня многое зависит от личности руководителя государства, его пристрастий, жизненного опыта и фантазии, что нередко отражается на программе пребывания иностранного гостя.

Как писал еще в 1847 г. профессор Московского университета, известный специалист в области древнерусской дипломатии В. Лешков: «Но не с Петра Великого начинается сила русской политики, и не он первый сообщил ей такое направление. Сила политики и направление созданы прежним ходом русской истории, свойством русского народа и государства, и всем предшествовавшим развитием русской дипломатии». Это высказывание полностью относится к предмету данного исследования - дипломатическому протоколу, неотъемлемой составной части государственной внешней политики.

На Руси формирование зачатков дипломатического протокола относится к IX-X вв., ко времени зарождения собственно древнерусской дипломатической системы. Как правило, речь шла о контактах (поездках послов, переговорах и заключениях соглашений), вызванных военными конфликтами, регулированием их последствий и поисками в этой связи союзников. В русских и зарубежных летописях и хрониках содержатся ценнейшие сведения о дипломатической практике древних руссов: посольстве руссов в Константинополь и в империю франков в 838-839 гг., о первом нападении Руси на Константинополь в 860 г. и о последовавших за ним русско-византийских переговорах, о контактах Руси и Болгарии в начале X в., о походе руссов на Константинополь в 907 г. Особое значение для исследователей дипломатии Руси представляют дошедшие до нас в «Повести временных лет» первые письменные русско-византийские мирные договоры 911 и 944 гг., а также сведения о предшествовавших их заключению посольских переговорах, церемонии утверждения соглашений. Дальнейшее развитие посольские церемониалы получили в ходе дипломатических контактов княгини Ольги с Византией и Германским королевством в середине X в. Очень интересны также подробные описания двух приемов Ольги у византийского императора в 957 г., содержащиеся в книге «О церемониях византийского двора», составленной при Константине VII Багрянородном вскоре после его встречи с русской правительницей. Составной частью древнерусской дипломатии были и политические контакты с Хазарией, народами Северного Кавказа.

В целом, в домонгольский период наблюдалось постоянное возрастание внешнеполитической активности Руси, вовлечение в ее сферу все большего числа государств и народов. Одновременно, как отмечал известный историк, специалист по дипломатии древней Руси А.Н. Сахаров, шел безостановочный «генезис форм дипломатических переговоров и соглашений, развитие сопровождающих их процедур, обрядов, ритуала».

В IX-X вв. придворный, представлявший Русь за рубежом, обозначался древнерусским термином «сол» (мн. число - «сли»). В этот период послами назначались члены великокняжеской дружины, т.е. ближайшие соратники князя, а также «сущие под рукой бояре», которых могло быть в посольстве несколько. Об их качествах говорят взятые из летописей следующие определения - «лутчие боляре», «лепшие мужи», «лутчие мужи». Послов принимали и отпускали с честью, что выражалось как торжественностью «правления» посольства, так и в особенности дарами и содержанием послов. Во время своего пребывания в пределах другой державы послы содержались за счет этого государства, что называлось «брать слебное» - «да возьмут сли слебное, а гости месячное».

В удельный период русской истории резко сокращаются контакты Руси с внешним миром, и дипломатия становится скорее междукняжеской. Часто князья сами встречаются и ведут переговоры друг с другом напрямую, однако практика направления послов продолжает существовать. В этот период послами направляются родственники князей - братья и сыновья, а также духовные лица, владеющие грамотой, что в особенности требовалось при подписании договора. Послы, как и прежде, представляли личность самого князя и излагали только то, что он им поручал. Раздробленная на уделы и княжества Русь уже не могла говорить с иностранными державами от своего имени. Зарубежные дипломатические контакты ограничиваются направлением послов от отдельных князей с целью поиска внешних союзников для борьбы с удельными противниками. Однако, для целей данного исследования важен, прежде всего, вывод о непрекращающемся развитии русской церемониально-протокольной практики и становлении посольского обычая той эпохи.

С установлением вассальной зависимости русских княжеств от Золотой Орды появились новые термины: киличей - посланец великого князя, направляемый в Орду с важным поручением; лютый посол, присылаемый из Орды на Русь и обладавший неограниченными полномочиями; сеунч - гонец, передатчик спешной (чаще всего радостной) вести, и другие. В этот тяжелый для Руси период из практики вовсе исчезает понятие посольского церемониала в подлинном его смысле. Ни о каком равенстве не могло быть и речи, т.к. золотоордынские послы, направлявшиеся в русские княжества, приезжали к подвластным их ханам вассалам. Соответственно, и требовали они к себе такого отношения со стороны русских князей, которое строилось на унижении, а не на уважении.

С XV в. в русской дипломатии одновременно с активизацией внешнеполитической деятельности постепенно создаются предпосылки для формирования подлинно самобытного посольского обычая. Образовывается корпус профессиональных дипломатов - из думных бояр, бояр больших родов, окольничьих, думных дворян, стольников, стряпчих, думных и простых дьяков, а также жильцов, подьячих и «начальных людей» Об этом подробно см. Рогожин Н.М. У государевых дел указано… - М.: РАГС, 2002; . Рогожин Н.М. Посольский приказ: колыбель российской дипломатии. - М.: Международные отношения, 2003. , приобретающих разнообразный опыт общения с представителями иностранных держав, построенный на равноправии и сознании возрастающей роли Московского государства в международных делах. К концу XVII в. определяются три вида дипломатических агентов: послы (великие и легкие), посланники и гонцы. Котошихин Г.К. О России в царствование Алексея Михайловича. Современное сочинение Григория Котошихина. - СПб., 1884. - С. 45-46. Назначались также специальные послы - для участия в посольских съездах (когда конфликтующие стороны договаривались о проведении переговорах в нейтральном месте), для решения порубежных споров, послы-посредники, а также послы для проведения церемонии крестного целования (ратификации) заключенного соглашения.

До создания в 1549 г. Посольского приказа приемом послов и переговорами с ними занималась Боярская дума и небольшой штат чиновников при посольском дьяке, а технические вопросы решались Казенным двором (приказом) - своего рода Администрацией при великом князе. Но каждое решение согласовывалось с последним. Поэтому именно великому князю принадлежало право изменять старые или применять новые нормы посольского обычая. Но с XVI в. посольства все чаще и чаще стали приезжать в Москву. Как писал В.О. Ключевский, «появление их задавало важную работу разным служилым людям государства и занимало не одно заседание государевой думы» Ключевский В.О. Сказания иностранцев о Московском государстве. - Пг., 1918. - С. 42 . Так, когда в 1536 г. в Москву прибыл посол от крымского хана оставшаяся тогда регентшей при малолетнем сыне Иване IV великая княгиня Елена просила Боярскую думу определить, встречать ли этого посла как представителей европейских царствующих династий. Заседание думы высказалось за положительный ответ на этот вопрос: посла «пригоже почтить, как царских послов чтят» Белокуров С.А. О Посольском приказе. - М., 1906. - С. 10. . Аналогичный ответ последовал и на вопрос о процедуре приема турецкого посла. Бояре приговорили, что пригоже послать для встречи его достойных людей, «а и корму ему подослати».

Так что создание Посольского приказа (сначала с очень ограниченным числом служащих - человек 15) было вызвано реальной потребностью, связанной с необходимостью совершенствования дипломатической службы в условиях усложнения стоявших перед Москвой внешнеполитических задач. Посольским приказом, который осуществлял всю практическую работу по контактам с иноземными державами и отвечал в т.ч. за формирование посольского церемониала, руководили ближайшие советники царя - государевы казначеи и посольские дьяки. Техническими вопросами приема послов ведал в этот период Разрядный приказ. Нормы русского посольского обычая становятся все более упорядоченными и совершенными в понимании кремлевских дипломатов той эпохи.

И приставам, сопровождавшим иностранных послов, прибывших в Московское государство, и послам, отправлявшимся за границу, давались письменные «наказы» (инструкции), в которых определялся порядок проведения церемониальных актов и участия в них российских представителей.

Однако уже с XVII в. в договорах, заключавшихся с другими государствами, оговаривались основные церемониальные нормы, которые должна была соблюдать та и другая сторона. С 1672 по 1675 гг. такие договора о «посольском чине» подписали с Россией Речь Посполитая, Швеция и Священная Римская империя.

Только в 1744 г. Елизавета Петровна своим указом утвердила пространный (свыше 20 страниц) Церемониал о послах чужестранных государей при Императорском Всероссийском Дворе - первый писанный свод придворных протокольных норм. Он закрепил то, что было внесено в российский посольский церемониал при Петре I и в постпетровское время, хотя и сохранил кое-какие элементы традиционного посольского обычая.

Говоря же о предпосылках и причинах формирования самобытного посольского обычая на Руси, следует подчеркнуть, что он создавался и совершенствовался по мере развития внешнеполитических функций государства. Первые же шаги древней Руси на международной арене предопределили существование «определенных организационных начал, конкретных дипломатических средств, методов, форм, приемов, свойственных не только уровню развития данного государства, но и, в известной степени, международной практике своего времени».

1.2 Истоки и происхождение кремлевского посольского обычая

Среди историков существуют различные мнения о том, традиции какой страны повлияли больше всего на характер придворного посольского обычая Кремля XV-XVII вв. Одни исследователи говорят о влиянии Золотой Орды, в течение двухсот лет насаждавшей свои порядки на Руси, другие, в свою очередь, полагают, что основы церемониала закладывались под влиянием Византии. Многие же считают, что только Европа могла дать пример для русских «варваров». Иностранцы, в свою очередь, видели сходство основополагающих кремлевских правил общения с дипломатами с церемониалами восточных стран, в частности, Персии и даже Китая.

Проведенный сравнительный анализ норм московского обычая с опытом, привнесенным из других источников, приводит к выводу о том, что самобытность русской церемониальной практики кроется именно в многообразии повлиявших на ее формирование факторов. Русь в силу своего географического положения всегда ощущала на себе влияние и Европы, и Азии, одновременно воспринимая тот иностранный опыт, который отвечал запросам русской политической элиты в конкретные исторические периоды. В то же время важное значение играли опыт, накопленный междукняжеской дипломатией удельного периода, культурные традиции Руси, влияние православия.

Собственно посольский обычай при Московском дворе стал складываться в стройную систему протокольных норм при великих князьях Иване III и Василии III Ивановиче, т.е. в конце XV - начале XVI вв. Именно в этот период сформировались все исторические условия, приведшие к возвышению Московской Руси, ее собиранию в единое сильное государство, ставшее равноправным партнером и самостоятельным игроком на международной арене.

Этому способствовали и сильная личность Ивана III, и его женитьба на племяннице последнего византийского императора Софье (Зое Палеолог), и освобождение от ордынского ига в 1480 г., и принятие на себя Москвой роли оплота и твердыни православия после завоевания турками Царьграда (Константинополя) в 1453 г. Все эти факторы, сложившись воедино, привели к формированию новой самостоятельной внешнеполитической линии, направленной на защиту интересов Москвы, на возвращение исконно русских земель, Киевской Руси - «земель отчичей и дедичей», на налаживание по возможности дружеских связей с иностранными государствами. В результате такой активной внешнеполитической деятельности, по словам С.М. Соловьева, «державы Западной Европы узнают, что на северо-востоке существует обширное, самостоятельное Русское государство кроме той Руси, которая подчинена польским королям, и начинают отправлять в Москву послов, чтоб познакомиться с новым государством и попытаться, нельзя ли употребить его средства для общих европейских целей» Соловьев С.М. «История России с древнейших времен». - М.: ООО «Изд-во АСТ». - T. V.; Харьков: «Фолио», 2001. - С. 7. . С этого времени, то есть с последней четверти XV в., начинается интенсивный и регулярный обмен послами между Москвой и иностранными державами.

Все это вынуждало великих князей и бояр скорейшим образом вырабатывать такой посольский церемониал, который бы отвечал новому образу русских государей. При этом церемониал эволюционировал от патриархальной простоты времен царствования Ивана III до громоздкой торжественности и византийской пышности кремлевских приемов при Иване Грозном и в более поздние времена.

Нет сомнений в том, что московский посольский обычай формировался не на пустом месте и отнюдь не в отрыве от международного опыта того времени. Совершенно нельзя согласиться с авторами тех исследований по истории посольского церемониала допетровской Руси, которые считали его европеизированным подобием золотоордынской практики обращения с иностранцами, да еще и с использованием персидских и китайских элементов. Причем, как уже отмечалось, этой точки зрения придерживались не только западноевропейские, но и российские исследователи, активно занимавшиеся этой проблемой в XIX - начале XX вв. См., напр., Веселовский Н.И. «Татарское влияние на русский посольский церемониал в московский период русской истории». - СПб., 1911. - С. 20.; Рихтер А. «Исследование о влиянии монголо-татар на Россию». Отечественные записки, 1825 - Ч. XXII. - № 62; Веневитинов М.А. «Русские в Голландии. Великое посольство 1697-1698 гг.». - М., 1897. - С. 141-142. . По сведениям, сообщаемым известным русским историком В.И. Саввой, это мнение, широко распространенное в Европе, впервые высказал еще в 1739 г. француз Руссэ.. Не вдаваясь в дискуссию на тему о происхождении посольского обычая Кремля, которая требует отдельного исследования, что выходит за рамки данной работы, можно только отметить, что уже ко второй половине XV в. с восшествием на великокняжеский престол Ивана III и с фактическим началом формирования централизованного Московского государства, перед боярами встала задача выработки таких церемониальных норм, которые соответствовали бы новым внешнеполитическим целям московских государей и отвечали бы возросшему значению Москвы, как равноправного игрока на международной арене. Понятно, что боярский Кремль поэтому перенимал все самые достойные, отвечавшие его пониманию величия русского государя, нормы из зарубежной церемониальной посольской практики, доступные в то время в Москве.

В этой связи абсолютно неправильно утверждать о наличии в посольском обычае лишь золотоордынского влияния. Нет, сформировавшийся в XV-XVII вв. церемониал общения с иностранными дипломатами включал в себя также элементы обычаев, выработанных еще в домонгольский период, в эпоху междукняжеской дипломатии XI-XIII вв. и опыт контактов с Великим княжеством Литовским, как и с Персией и Китаем. Несомненно, немалое влияние на посольский обычай Москвы оказали церемониалы тысячелетней Византийской империи, после крушения которой в 1453 г. в результате захвата турками Константинополя (Царьграда), Москва взяла на себя роль ее преемника, хотя бы в том, что касается сохранения и защиты православия. Однако, и в этом случае, после внимательного изучения источников, нельзя говорить о каком-то прямом влиянии византийского опыта. Ведь непосредственные дипломатические контакты Руси с Византией относятся к домонгольскому периоду русской истории и они вряд ли оставались в памяти поколений, живших уже в конце XV в. Не соответствует действительности и мнение о том, что византийские традиции были привнесены в московскую посольскую практику теми немногочисленными греками, которые приехали в Москву вместе с великой княгиней Софьей (Зоей Палеолог). Хотя Н.М. Карамзин и признавал, что они «способствовали велелепию нашего двора сообщением ему пышных обрядов византийского» Карамзин Н.М. История государства Российского. В 2-х кн. (12 т.). / Вступ. статья Ю.Лотмана. - СПб., 2003. - Кн. 1. - Т. VI. - С. 687. . А известный английский историк Э. Гибон в 1776 г. вообще утверждал, что церемонии византийского двора, вынуждавшие послов падать ниц перед императором, кланяться и трижды касаться лбом пола, «до недавнего времени сохранялись у князей Московии, то есть России». Гиббон Э. Упадок и разрушение Римской империи. - М.: ЗАО «Центрполиграф», 2005. - С. 744.

Подобные документы

реферат , добавлен 27.10.2014


Происхождение и сущность государства. Первобытное общество: экономическая основа, общественная власть. Общие закономерности возникновения государства, его признаки и сущность. Типология государства. Общая характеристика отдельных типов государств.

контрольная работа , добавлен 02.03.2002


Обзор эволюционистских теорий происхождения государства. Предпосылки для создания государства. Классификация государств Аристотеля. Формы государств Древнего Востока. Отличительные признаки государства. Современные политические режимы и формы государства.

реферат , добавлен 16.10.2009


Предпосылки возникновения союзного государства (Bundesstaat) в Германии. От оккупационных зон к федеративному государству. Объединение Германии. Соотношение германского федерализма и европейской интеграции. Современное состояние германского федерализма.

курсовая работа , добавлен 07.10.2017


Сущность и содержание, предпосылки возникновения понятия "тоталитаризм", его характеристика и отличительные особенности, идейные истоки. Признаки тоталитарного общества и закономерности его исторического развития, практические примеры данных обществ.

контрольная работа , добавлен 03.02.2011


Для любого современного государства его символ существует в триединстве: герб, флаг и гимн. Их значение заключается в том, что они являются выражением суверенитета государства, его сущности, национальных традиций, истории развития, формы устройства.

контрольная работа , добавлен 05.01.2009


Политические партии и общественные движения как неотъемлемая часть политической системы современного демократического государства. История возникновения монархических и социал-демократических партий Беларуси в отечественной и зарубежной историографии.

дипломная работа , добавлен 05.12.2013


Роль идеология государства в процессе политической социализации, ее структура. Конституция, экономическая модель, политическая система и национальная идея Беларуси как ее составляющие части. Исторические этапы ее становления и современное состояние.

реферат , добавлен 05.12.2014


Политические идеи Реформации и Возрождения. Истоки и идеология Реформации, ее основатели и развитие. Значение кальвинистской идеологии в истории. Новая наука о политике Н. Макиавелли. Идеи европейского социализма XVI-XVII вв., значение Просвещения.

контрольная работа , добавлен 20.10.2009


Тоталитаризм как политический феномен XX в. Идейные истоки и предпосылки возникновения тоталитаризма. Религиозный, политический, информационный тоталитаризм, их основные признаки. Анализ феномена тоталитаризма в трудах Арендта, Фридриха и Бжезинского.